Избранное

И тому подобное. Но, если мастер объяснял парню, что говорится, «под руку», выходила почти всегда чепуха. Тогда святорез подымал крик, обзывал парня скотиной, а как-то раз дошел до того, что шмякнул игрушку оземь. Мальчишка ударился в слезы, и потому мастер развернулся, пошел и принял двойную дозу. Кроме как двойной, было не залить досаду, потому возвратился он не так скоро и с необычным блеском в припухших глазах. А если его надежды были напрасны? А если все это был самообман? Да как же можно, чтобы этот придурок не отличал живота от тыквы, обыкновенного кларнета от штакетины? А вдруг малого по случаю вдохновляют одни самые примитивные вещи, вроде нужды Паковио? Ведь правда, правда, это выходило у него поразительно. Несравненно по существу. По выдумке. Словно впервые это происходило в мире и было делом не человеческим, а творением божиим.

И вот как-то раз святорез отправился по свою вечернюю литровочку и не вернулся. Работа продолжалась, парень взялся впервые за Распятие и не обратил внимания на заминку. Однако порядком спустя игрушки в руках других рабочих стали останавливаться или вдруг расти какими-то невероятными формами, будто недоноски или калеки. Тут кто-то взглянул на часы и пошел подождать на улицу. И поскольку время запирать давно уже миновало, но не самоуправствовать же, не запирать же без приказа, то отправили посла туда, где находил себе удовлетворение обычно святорезов порок. Только там сказали, что сегодня вечером не было, что, может, дома или в таверне ниже, потому как вчерашний день у тех открыли новую бочку, и не напрасно, надо по правде сказать, если конкуренцию в сторону. Но ни там, ни дома. Жена между тем, несмотря ни на что, не особенно разволновалась — только бы раствор закрыли и принесли ключ. И несколько дней, даже недель, так все и шло, под покровом тайны. Пока в один прекрасный день не понабежали кредиторы, и все прояснилось. И раствор в самом деле закрылся. Или, собственно, открылся снова. Поскольку печень у человека, если целый божий день раздражать ее винищем, начинает болеть и отказывать, то святорез оказался всего-навсего в столице, чтобы привести ее в порядок. Это и было установлено. А открылся раствор, кроме того, под началом парня. Ввиду же этого, раз игрушки еще не деньги и поскольку с открытием раствора можно было получить назад монету или хоть часть ее, кредиторы в полном порядке оттянулись на исходные позиции. Даже после того как определилось, что в починке печени есть свои трудности, требующие времени, проблем не возникло. На деле у жены было сознание собственных обязанностей, но не очень-то ясное. То есть монету, приходившую ей в руки, она не очень отличала от той, которая должна была уйти из них. Или наоборот. Ну а коль скоро аппетит приходит во время еды, а дальше в лес — больше дров, заимодавцы помягчели от первых деньжат, которые получили, и жена управлялась на вторые, которых они уже не получали. Поскольку, собственно, долги-то многие были игроцкие. А жена была не особенно образованна и не очень-то сведуща в кодексе такого рода обязательств.

Между тем малый снова заработал, напористо и вдохновенно. И таким макаром, что все знатоки по королевству дивились на работы, даже те, кто никогда, чтобы выказать себя знатоками, не удивлялись ничему нимало. Конечно же, время от времени святорез им руководил. Но это было так туманно, что на руководство не тянуло, поскольку, ясно же, не давало определенных результатов.

— Сын мой, — он говорил, к примеру, — будь внимателен к себе. Слушай то, что тебе нужно высказать, только не пытайся расслышать все.

Или вот:

— Давным-давно ты потерял одну вещь. Смотри, найдешь ли ты ее. Только не пытайся узнать, что это такое.

Или еще:

— Накорми голодного, ибо это дело сострадания. Но сам ты должен умереть с голоду.

Все это он высказывал в письмах, которые парень хранил в самых неожиданных местах. Только в один прекрасный день кто-то случаем прочел их. Хохот стоял всеобщий, сообразно с общим взглядом на вещи, а после, когда уже отсмеялись, стали допускать, что хозяин спятил. Не все его высказывания были, впрочем, что называется, бредятиной. Одно из них, например, после того, как заставит задвигать челюстями и чем там еще смеются, приводило на ум, и куда там еще надо, свой серьез. Звучало оно так:

— От детей удовольствие, только когда мы их делаем. Потом все это негодники, кто больше, кто меньше. Не верь им особенно, сынок.

Только эти придурочные афоризмы действовали на парня как удар грома, запуская в нем какой-то мотор. Христы, Приснодевы, и миляга быкообразный Король, и Свистулька, и собаки с кошками, и петух, топчущий курицу, и все древо жизни, от самого там верха и до самого нашего низа, — все множилось и расцветало у него под руками, набирало красоту и благоухание, подобно цветам, которые тем больше становятся цветами, чем они краше и благоуханнее.