Избранное

— Да какое там раздосадован! Важные государственные дела… — Тут жена поспешно заулыбалась, вторую половину фразы она и слушать не стала: ведь она чуть не забыла о том, что все душевные силы мужа отданы на службу нации.

К счастью, лицо господина уже ничего не выражало. Однако глаза его были устремлены в одну точку; видно, он глубоко задумался и уже был где-то далеко со своими мыслями.

Позабыв об установленном порядке, жена сама отнесла стакан и фуцзяньский поднос на столик перед окном, остановилась в растерянности перед комодом и окинула взглядом свое отражение в зеркале.

— Ха! Вот оно что: как вчера толковали, так и вышло! — заговорил сам с собой господин. — Что еще за мирное решение вопроса, мать их так! — Тут он умолк и настороженно глянул в сторону жены. Подобные «национальные» выражения в такой компании у него раньше с языка не слетали, хотя на фабрике он частенько ими пользовался. Он выставил вперед руку, провел ладонью по лицу и сказал, обращаясь к жене: — Представляешь, ведь как важно сейчас сохранить порядок; пусть даже ради этого придется нанести несколько ударов, перебить тысяч десять! К несчастью, кое-кто все же настаивает на мирном решении, даже такие крупные банкиры, как старина Цянь, тоже за мир — ну как тут не разозлиться!

— Да-да, — отозвалась жена, подходя к кровати. Она вспомнила о его частых жалобах на раздражительность после еды и, понимая, что это не метод врачевания, но веря, что муж должен «беречь себя для нации», тихонько присела в изголовье и стала увещевать его: — Разумеется, то, что ты сказал, верно; но раз уж люди за мирное решение, какой толк кипятиться понапрасну? Наша фабрика шерстоткацкая, а когда воюют, шерстяные вещи не нужны, да и боеприпасами ты не торгуешь — чего тебе, в самом деле, печалиться? Тогда, двадцать восьмого января, ты разве не надеялся каждый день на прекращение военных действий и установление мира?..

— Н-ну! — Один этот яростный выдох господина заставил испуганную женщину замолчать.

Она робко потянулась, чтобы пощупать ему лоб, но он ловко отвел ее руку. И одновременно заговорил:

— Никакой температуры у меня нет. И не надо со мной нянчиться. Ты, жена, что-то чем дальше, тем больше глупеешь! Вот, например: живя с кем-то рядом, больше всего ценишь мир. Ну а если перестанет слушаться и начнет грубить наша служанка, эта старая баба?

Жена кивнула. Уж из-за служанки-то у нее переживаний хватало. С тех пор как господин решил «вернуть ее на кухню», служанка должна была и являться к ней за распоряжениями, и просить ее просмотреть покупки, а при закладке продуктов снова звать ее на кухню для наблюдения и контроля; все эти «установления» были сделаны господином, и хотя, считаясь с его волей, жена не осмеливалась сказать служанке: «Ладно, делай как знаешь», — на самом деле все это ей ужасно надоело.

Улыбаясь господину, жена вновь кивнула.

Господин, однако, принял это за чистую монету, обрадовался и тут же бросился закреплять успех, обращаясь к жене как к одному из примиренцев:

— Или как еще сказано: «Тот, кто не думает о будущем, непременно хватит горя в настоящем». Вот наши соседи только и твердят о том, что нам нужна сообща бороться с коммунистами; мы же сразу делаем вид, что мы здесь ни при чем, — и тут же расписываемся в том, что опоздали: разве можно оставлять в покое шайку мятежников и вместо того, чтобы идти походом против них, призывать к миру? Это же может быть кое-кем использовано как предлог для того, чтобы ввести несколько дивизий солдат, поднять в воздух несколько сотен самолетов, и что тогда делать будем? Разве выдержим? Или что же, начинать войну кое с кем по-настоящему? Гм, тогда, дорогая, чего и говорить — наша фабрика запросто превратится в кучу пепла, а нам с тобой можно и не мечтать о том, чтобы так безмятежно и не торопясь болтать о том о сем!

Глаза у жены совсем округлились: она полностью признала свое поражение.

Но на этот, раз господин обрадовался совсем не из-за того, что жена признала себя побежденной; в конце концов и то, как она вела себя, и то, как она выступала от лица примиренцев, было всего лишь придумано им самим. Наоборот, этими рассуждениями он нагнал на себя страх и тоску и, еще глубже зарывшись затылком в подушку из утиного пуха, в изнеможении закрыл глаза.

Тут жена услышала чьи-то шаги за дверью. Стараясь не шуметь, она отошла от кровати и негромко спросила:

— Кто там?

— Это я, — послышался голос тетушки Аэ. — Ждала, ждала, а звонка все не слыхать — я и пошла поглядеть, может, с ним случилось что?

Тут жена, вспомнила о повседневных установлениях и, со словами «ничего не случилось», непроизвольно нажала-таки кнопку звонка.

Когда Аэ вышла, унося поднос со стаканом, жена вышла вслед за ней, неслышно притворив за собой дверь, а забытая ею газета осталась лежать на кровати.