Избранное

Написав «Колебания», я дал себе возможность немного передохнуть — подготовил несколько статей по искусству, рассказов, исследований в области народных сказаний, а также перевел с новогреческого рассказ Паламаса «Смерть человека»[135]. Среди статей по искусству были написаны «Критическая биография Ибаньеса»[136], «Критическая биография Паламаса», «Основы изучения художественной прозы», последняя из которых представляла из себя переделанный и дополненный вариант ранее опубликованной статьи «К проблеме персонажей». Что касается работ в области сказаний, то теперь кроме статьи, написанной в 1926 году, которая называлась «Основы изучения сказаний», я подготовил еще пять статей, в том числе «Природа в сказаниях», «Значение и виды сказаний». Кроме этого я написал свой первый рассказ «Творчество».

Публикацией рассказа «Творчество» я преследовал определенные цели. В то время стали появляться рецензии на повесть «Разочарования», большинство из них были хвалебными, в других она подвергалась критике, иногда очень резкой. Критики считали, что тон всей повести очень пессимистичен, везде одни только разочарования, почти нет никакой надежды на революцию. Это критическое замечание абсолютно верно. Но все же это совсем не главное в моем произведении. Полное поражение революции повергло меня в шок, и я действительно не знал, по какому пути должна идти революция в дальнейшем, но я совсем не имел в виду, что на этом она должна закончиться. Я трезво оценил события в Ухане, полагая, что ураган уже прошел, не разрешив, однако, ни одного социального противоречия, вызвавшего его. Китай по-прежнему оставался империалистическим государством с феодальным режимом и властью в руках милитаристских группировок. Обновился только глава этой огромной страны — этот пост занял Чан Кайши. Поэтому революция непременно должна была прийти вновь. В 1921 году, когда образовалась Коммунистическая партия Китая, в ее рядах состояло всего чуть более пятидесяти человек, в 1927 году в ней уже насчитывалось пятьдесят тысяч членов — разве можно было говорить о неудаче коммунистов, о том, что они больше не поднимутся? История Китая сохранила свидетельства о бесчисленном количестве крестьянских восстаний, а разве крестьянское движение 20-х годов нашего века под руководством компартии не сможет вновь встать на ноги, едва столкнувшись с неудачей? Вряд ли кто мог в это поверить. Конечно, оказавшись на подъеме, революция могла опять потерпеть поражение, но в конечном итоге победа все равно бы осталась за ней. Чтобы оправдаться и разъяснить свою позицию, я и написал рассказ «Творчество». Мне пришлось впервые писать произведение малой формы, использовав для этого «правило трех единств»[137] классической европейской драмы. Сюжет развивается утром в течение часа, место действия на всем протяжении рассказа одно — спальня. Героев всего двое: Цзюньши и его жена Сяньсянь. Цзюньши — «прогрессивная личность», «творец», то есть идейный наставник своей жены; Сяньсянь — «творима», она одна из бесчисленных китайских женщин, связанных многочисленными наставлениями. Но однажды «творчество» дало свои плоды, ее узы распались, а прогрессивные устремления превзошли ожидания Цзюньши, и Сяньсянь без раздумий устремилась вперед. В конце рассказа она просит служанку передать мужу, что она уйдет первой, а он должен догонять ее, если хочет. Я вкладывал в произведение следующий смысл: революция развивается, и ее уже не затормозить, она должна двигаться только вперед, и пусть там революцию ожидают многие неудачи — никакая сила не в состоянии остановить ее на этом пути. Точно так же, по моему мнению, идет процесс пробуждения угнетенных. В «Творчестве» нет пессимистических красок. Сяньсянь «ушла первой», она надеется, что Цзюньши «догонит». Рассказ не дает ответа на вопросы, предоставляя самим читателям дать его.

С той же целью — чтобы мои мысли были более понятны, — когда повесть вышла отдельным изданием, я написал на титульном листе строки из «Лисао»:[138]

Бег солнца я велел Сихэ замедлить
И не спешить в пещеру на ночлег[139]

.Путь предо мной просторный и далекий,
Взлечу и вновь спущусь к своей судьбе.

(Пер. А. Ахматовой)

Через два года, когда все три части романа вышли единым изданием, я вновь сделал надпись на титульном листе книги, которую назвал «Затмение». Название говорило о том, что все в книге временно, как и затмения солнца и луны, — вечен только свет этих огромных светил. Так и революция — неудачи временны, а победа неизбежна. На титульном листе романа «Затмение» я написал следующее: