Избранное

— Что ты хочешь, мистер Драгойефф, — сказал он, прислушиваясь к верхнему кармашку, — чтоб мы вместе с толпой верили, будто Уибробия единственный материк на Земле? О Дио, Уининиме Однокопытный!.. Да, да, семь небесных сфер, и все они вертятся вокруг нас, уибробцев, и звездочки, прикрепленные к ним, светят только нам, и крылатые кони поют осанну Уининиму, и через год-другой вся эта панорама, омываемая медом и маслом и присыпанная манной небесной, спустится в Уибробию… Ха-ха-ха! — Он едва удержал челюсти и доверительно наклонился к нам. — Шестьсот лет мы сидим на нашем Летающем острове, миссис и мистер Драгойефф, и, Уининим даст, посидим еще. Из всей нашей географии и космологии это единственная реальность, за которую мы держимся… Ох, и еще как держимся, как держимся!

Мистер Фокс даже заскрипел зубами, но, увидев, что мы вздрогнули, снова засмеялся. Мистеры Гарри Хуф и Черитебл Хорсхед, держась за животы, составили ему компанию. Затем один из Них, думаю, что это был мистер Хуф, предложил оставить глупости и рассказать Им, как себя чувствует добрая старая Европа. Я сообщил, что она чувствует себя отлично. Но, поскольку старцы явно мне не поверили, добавил, что вот уже более тридцати лет на нашем родном материке нет войны.

— Правда? — всплеснул руками мистер Хорсхед. — А что же в таком случае там есть? О, понимаю, и вас оставил Уининим…

Он был очень разочарован, а другие два Вице-губернатора вздохнули и покачали головой. Чтобы спасти честь Европы, я поспешил их заверить, что, хотя войны нет, материк очень щедро усеян ракетными базами, аэродромами со сверхзвуковыми самолетами, лазерными установками, и поклялся, что последние используются вовсе не для операций аппендиксов. Это улучшило настроение Их Превосходительств, и они сделали заявление, что, в сущности, прочный мир не может быть ничем иным, как хорошо вооруженным миром. Два советника сразу записали это заявление и передали его средствам информации.

Обрадованный успехом и стремясь еще больше возвеличить человечество в глазах Высочайших собеседников, я перечислил все локальные войны и войнишки, внутренние и внешние, которые имели и, слава богу, еще имеют место после второй мировой войны, и увидел, как глаза Их Превосходительств вспыхнули от нескрываемой зависти. А когда я уточнил, что за большую часть этих войн мы должны благодарить Великую Заокеанскую Демократию, они единодушно воскликнули, что всегда надеялись на Демократию и паче всего на Заокеанскую.

— А каковы жертвы этих маленьких войн? — поинтересовался благочестивый мистер Хорсхед.

— О, сущие пустяки, — скромно ответил я. — Мы еще не подсчитали, но вероятно, это миллионов пять-шесть. А может быть, и семь-восемь или девять-десять… Мирная эпоха, что поделаешь!

— Ах, — вздохнул мистер Хуф, — десять миллионов, говоришь? Пусть даже пять, лучше чем ничего. А мы, что мы можем при этом проклятом нейтринном равновесии, связавшем нам руки? Бробдингуйя, увы, продолжает существовать, и мы, по-видимому, так и умрем, не проявив себя великими стратегами и полководцами.

Я спросил, почему они враждуют с бробдингуйцами, если они принадлежат к одному и тому же племени и материк поровну разделен между двумя государствами. Старцы, переглянувшись, снисходительно улыбнулись.

— А с кем, по-твоему, нам враждовать, если на нашем материке нет других государств? — спросил мистер Ричард Фокс. — У нас, естественно, был бы более богатый выбор, если бы мы позволили человечеству нас открыть… Но на такой риск мы не можем решиться. Ноу, мистер Драгойефф, не можем, увы.

Я, как мне советовал Шпик, произнес «йес» и несколько раз кивнул, но все-таки намекнул на то, что контакт с человеческим родом мог бы оказаться полезным для мировой торговли. Однако Их Превосходительства остались непреклонными. Принцип «никаких контактов» был у них традиционным, и начало этой традиции было положено одним европейцем, неким Лемюэлем, еще два с половиной века назад. Этот Лемюэль распространил такие сведения о Европе и человечестве, что с тех пор ни одному нормальному уибробцу и в голову не приходит пожелать контактов.