Избранное

— Дедуля, я спешу, понимаешь, спе-шу!

— Коли так, сидела бы дома. Я в твоем сопровождении не нуждаюсь. Как-нибудь дотащил бы это мясо.

— Но ты же сам просил пойти с тобой, ты сказал, что едва держишься на ногах и боишься, как бы тебе не стало плохо.

— Скверная ты девчонка, скверная. Никогда никому ничем не поможешь.

Между тем они вошли во двор. Циала бросила авоську в кухне, в два прыжка одолела лестницу и вскоре появилась со скрипкой в руках. Не взглянув на деда, побежала к калитке. Эпифанэ проводил ее взглядом и, махнув рукой, опустился на выкрашенную в синий цвет скамейку под черешней.

Из кухни выглянула Нанули, невестка Эпифанэ. Ссыпав в лохань смоченную в воде муку для птицы, она отряхнула передник и спросила свекра:

— Ускакала коза? Опять не поладили?

— Нет-нет. Что ей прикажешь делать? К четырем надо было быть снова в школе, она и торопилась, а у меня ноги чуть не отнялись. У них какая-то встреча на сегодня назначена, — Эпифанэ сидел, положив руки на колени и устремив взгляд на покрытую черно-белыми складками Хвашльскую гору, возвышавшуюся над Ухимериони.

Вот уже пять месяцев, как в Гочоуре, на улице Сергея Лазо, рядом с баней, открылся магазин для ветеранов войны. Магазин — универсальный, стало быть торгующий не только продуктами питания, но и промышленными товарами. Это благородное предприятие превосходно снабжалось, и у его входа постоянно толпился народ. Я сказал «у входа», потому что здесь собирались в основном те, кто не принимал участия в войне, но тем не менее горел желанием воспользоваться привилегией, предоставляемой ветеранам. В магазин можно было войти только по книжке, которую участники войны предъявляли лично. Передавать свои удостоверения другим лицам им, естественно, не разрешалось. В дверях стоял дежурный ветеран с красной нарукавной повязкой, строго следивший за тем, чтобы соблюдались установленные правила, и, несмотря на протесты некоторых невоздержанных на язык граждан («Впусти нас тоже, подумаешь, в конце концов и ветераны и допризывники одинаково хотят есть!»), доступ к прилавку имели лишь наши славные, прошедшие огонь, воду и медные трубы старики.

Эпифанэ Ломсадзе сидел во дворе своего старого дома и, как это ни парадоксально, думал о белоголовой индейке, одиноко стоявшей под навесом. Сегодня утром она неожиданно сникла, безучастно поклевала черный, смоченный в воде хлеб, стала в сторонке и воззрилась на своих товарок, с гомоном налетевших на лохань. Нанули, невестка, попыталась силой накормить занемогшую индейку, но рожденная на берегах Ганга птица заупрямилась. Она так искусно изворачивалась, что Нанули удалось запихнуть в нее всего несколько кусков хлеба. Наконец она вырвалась из невесткиных рук, один-два раза недовольно крикнула в знак протеста против такого унизительного метода кормления, пробежалась между грушей и навесом, взъерошила перья, а потом тяжело уселась на землю. Сейчас она стояла под навесом и была явно не в духе. Вот она закрыла глаза и в полном унынии погрузилась в дрему, но, потеряв равновесие, качнулась, тут же выставила вперед ногу и, вытянув шею, оторопело огляделась вокруг. Так повторилось несколько раз.

Эпифанэ продрог. Он потер руки, поднес кончики пальцев ко рту и подышал на них. Подвигал пальцами ног, обутых в высокие резиновые сапоги, и ударил пяткой о пятку. Потом потер рукой лоб и мохнатые брови, развязал узел на видавшей виды ушанке и опустил концы на уши. Вынул сложенный вчетверо серый неглаженый платок, аккуратно раскрыл его, встряхнул и, утерев заслезившиеся от мороза глаза, с таким шумом высморкался, что стоявшая на одной ноге индейка вздрогнула и сделала два шага назад.

Эпифанэ устал. Сегодня ему уже дважды пришлось побывать на улице Сергея Лазо. Утром пришла теща Намгаладзе: батоно Эпифанэ, может, купите для нас сыр в своем магазине, а то в доме ни крошки не осталось. Не мог же он ей отказать. Пошел. Сыр оказался неплохой, двухрублевый, он и себе взял полтора кило. К трем часам надо было снова возвращаться сюда — продавец сказал, мясо подвезут после перерыва. Эпифанэ взял с собой примчавшуюся из школы Циалу, и ровно в три они были в магазине. Им достались последние куски. Мясо, как выяснилось, привезли до перерыва и успели распродать. Не прояви Эпифанэ решительности и не разорви он лжеочереди из постоянно толпящихся здесь людей, возможно, он ушел бы ни с чем. Мясо завезли свежее, и ветераны запаслись им на неделю. Магазин, правда, получал его ежедневно, но, кто знает, когда еще завезут сюда такое отличное мясо.

— Здравствуйте, дядюшка Эпифанэ!

— Кто это? — Эпифанэ поднял голову и посмотрел на стоящего у калитки гостя. Эпифанэ не узнал его, хотя голос показался знакомым.

— Это я, Туху!

— Туху?

— Губеладзе! Не узнаете? Не похоже на вас, дедушка Эпифанэ.

— Ничего не поделаешь, старею. Входи же, Туху, что ты, право, как чужой у калитки стоишь!