Избранное

Туху — сын Калистрате Губеладзе. Бедняга Калистрате страдал грыжей. В прошлом году у него случилось заражение крови. Ему сделали операцию, но спасти не удалось. Туху — парень неплохой. Закончил институт физкультуры, работает директором плавательного бассейна, женат, имеет четверых детей. Живет очень скромно. Что делать! На его зарплату не разгуляешься. А кроме зарплаты неоткуда брать и копейку, да и он вряд ли пошел бы на такое.

Несмотря на мороз, на Туху нет шапки. Он приближается к Эпифанэ, заложив руки за спину под синим плащом с таким видом, будто собирается посвятить его в радостную тайну. В его черных усах прячется улыбка.

— Надеюсь, вы в порядке, дядя Эпифанэ?

— Как тебе сказать… пока держусь, — Эпифанэ пожал гостю руку, — садись.

— Некогда мне рассиживаться.

— Сядь, передохни маленько. Куда это вы все торопитесь, хотел бы я знать. Ну и народ!

— Все равно половины дел не доделываю, дядюшка Эпифанэ. То да се, пятое-десятое — завертелся волчком, даже на работу сегодня не вышел, — Туху опустился на скамью рядом с хозяином, поднял с земли прутик, переломил его пополам, одну часть отбросил в сторону, а другой стал постукивать себя по кончикам пальцев.

— Что решил с поминками?

— Да вот, в марте год исполняется, двенадцатого числа, считанные дни остались.

— Это случилось двенадцатого? А мне почему-то казалось раньше…

— Двенадцатого, дядюшка Эпифанэ, двенадцатого числа на меня обрушилось это горе. Будь отец жив, я бы беды не знал. Хворал все время бедняга, а какой надеждой и опорой для всего дома был… Теперь я один остался.

— А как ты хочешь, зато скоро твои ребята подрастут.

— Пока они ума наберутся, я концы отдам.

— Это тебе так кажется. Время быстро идет.

— Я ведь даже не знаю, как принято — устраивать поминки в день смерти или нет?

— Двенадцатое какой день недели?

— Среда.

— Можешь отодвинуть до субботы, три дня не имеет никакого значения. И не закатывай ничего грандиозного, скромный обед — лучшая память.

— Если уж тратиться — так тратиться, дядюшка Эпифанэ. Соседей и близких надо позвать? Надо. Только их наберется человек триста. Не могу же я в самом деле срамиться. Все сделаю так, как того требует обычай. Это мой долг перед памятью отца.

— Пожалуй, ты прав.

Они помолчали.

— Дядя Эпифанэ, — гость окинул взглядом разлапистые ветви груши, — смерть как не хочется вас беспокоить, но у меня нет другого выхода, только вы можете помочь.

— Я тебя слушаю, — Эпифанэ поднял конец ушанки со стороны Губеладзе.

— В вашем магазине, говорят, какие-то штаны продаются, съела меня моя девчонка.

Ветеран рассмеялся.

— Позавчера мы с моей внучкой из-за этих вот штанов чуть не убили друг друга. Как насела на меня: пойдем скорее в магазин, там брюки продаются, как бы все не распродали. Ну мы и помчались. Что за брюки? Обыкновенное галифе. Как ухватилась за них: это, говорит то, о чем я мечтала. Не своди меня с ума, говорю я, ты хочешь сказать, что наденешь это на себя? Она убивается: они сейчас в моде, пойми! Но это еще не повод, чтобы нацеплять на себя офицерские брюки! Ладно, говорю, куплю тебе их, если ты так настаиваешь, но чтоб твоего духу не было в моем доме! — стращаю, так сказать. Но нынешних детей разве заставишь от своего отступиться?! Она мне на шею: дедулечка, родной, если не купишь, умру! Ну я и купил, что мне оставалось делать! Где носить будешь, спрашиваю. Это мое, говорит, дело. Ну висят они в шкафу, разве мать позволит ей надеть их? Ни в жизнь!

— Вот и я в таком положении, — пожаловался Туху.

— Нет, я не отказываюсь пойти с тобой, но куда это годится?

— Что?

— А то, что полную волю даем детям.

Туху ничего не ответил, встал, выпрямил спину.

— Ох, и замучила меня эта проклятая поясница!

— У тебя, верно, ишиас.

— Я бы не тужил, кабы это был ишиас, у меня смещение позвонка.

— Куда это он у тебя сместился?

— А черт его знает. В Парцханаканеви, говорят, знахарь живет по фамилии Синауридзе, так он запросто вправляет позвонок.

— Ну?

— Да все не удосужусь туда съездить.

— Нанули! — крикнул Эпифанэ в сторону кухни.

В дверях появилась невестка.

— Я схожу с Туху в магазин и сейчас же вернусь. А индюшка очень плоха. Коли к вечеру не поест — придется зарезать.

— Если это чума, что будем делать? — Нанули заправила концы косынки под щеки.

— Склевала, должно быть, что-нибудь, откуда чуме в этот мороз взяться, — отозвался Туху.

Они вышли за калитку.

— Книжку не забыли, дядюшка Эпифанэ?

— Как можно, кто меня без нее впустит! Я ее всегда в кармане держу.

Было около шести, когда они вернулись назад. Мороз пробирал до костей, небо на западе было оранжевым.

— Завтра будет ветер, — Эпифанэ просунул в щель руку и отодвинул засов.

— Ветра нам только не хватало, — глухо проговорил Туху, забирая под мышку завернутое в газету галифе.

— Заходи, поужинаем вместе, — как истый имеретин, Эпифанэ не мог так просто отпустить гостя.

— Клянусь, дядюшка Эпифанэ, недосуг мне. Я же знаю, моя чокнутая девчонка на улице сейчас меня дожидается. Утомил я вас, хлопот доставил, просто не знаю, как благодарить.

— Ерунда. Ну, будь здоров.

— Большое спасибо, дядюшка Эпифанэ, — Туху пошел своей дорогой.