Избранное

Перевод Е. Лысенко.

БУКВАРЬ

Букварь я себе купил в магазине Витемберга. Нес его домой, крепко прижимая к груди, как таинственную птицу, которая может воспользоваться минутой моей рассеянности и выпорхнуть из рук. Букварь был обернут в толстую бумагу и перевязан шнурочком, скрученным из фиолетовой и белой ниток. Я вошел в кухню, где у окна стоял небольшой стол с двумя скамейками: за этим столом ели я и мои братья. Букварь был чем-то необыкновенным. Он так отличался от всех игрушек, которые меня до той поры забавляли, интересовали, окружали. Внутри были буквы и рисунки. Буквы черные, рисунки коричневые. До нынешнего дня помню два стишка из этого букваря:

Едут санки по полянке
Прямо к дому дяди Тома, —

а второй?

Пекут из картошки
Яцек и Вацек лепешку.
Яцек лепешку ломает
И Вацека угощает.

Прежде чем я стал в школе знакомиться с буквами и складывать их в слова, за неделю до начала занятий я пытался собственными силами постигнуть тайну этой странной книги. «Азбука», «а» и «б»… — еще более давние времена, утонувшие в таком глубоком колодце прошлого, что я и не помню, кто меня научил этому стишку — мама или двоюродная сестричка Зося…

«А» и «Б» с печи слетели,
борщ разлили, клецки съели.

Как получилось, что четыре значка, приняв форму букв и составив слово «улей», превратились из зрительных образов в звуки, а потом стали у меня в голове «ульем», а не мячом или поясом? Конечно, там был нарисован улей, вокруг которого летали трудолюбивые пчелы. И я знал, что четыре эти буквы, даже не произнесенные вслух, а только мысленно прочитанные, означают улей… Но я не понимал, почему те же самые буквы, если их переставить по-другому, уже ничего не значат: «луйе»… «луйе»… — это слово, которое, может быть, что-то и означает, но не существует взаправду, как улей, который я видел… Где? В уме? С закрытыми и открытыми глазами. Понемногу я приобщался к обладанию тайной. К обладанию способностью, которая не всякому дана. Еще бы! Вот старая прачка Станиславова. Она читать не умеет. И каменщик Ойжинский не умеет читать. Старуха Пелинская, хотя она в десять раз старше меня, тоже не умеет читать…

Посвящала меня в тайны чтения и письма пани Дилингер. Было это в году 1928 после рождества Христова, в повятовом городе Радомске, в начальной школе им. Владислава Реймонта, на Бугае. Пани Дилингер была нашей учительницей и воспитательницей. То была молодая, очень высокая женщина с красиво причесанными светлыми волосами, с большими серыми глазами. Очень красивая. И голова ее находилась где-то высоко-высоко, мне иногда казалось, будто ее светлые локоны касаются потолка. У нее было красивое бледное лицо. Ее маленькие кружевные носовые платочки пахли необыкновенными духами. Платье, туфли не помню. Пани Дилингер мне очень нравилась. Возможно, она даже была моей первой любовью, потому что я помню ее до нынешнего дня, когда пишу эти слова… А у меня уже взрослые сыновья и седые волосы и пятьдесят три года за плечами. Я тогда был первым учеником, получал одни «пятаки» — даже по арифметике! Но и высокая учительница, наверное, запомнила ученика с первой парты, который не сводил с нее глаз… Через несколько лет после войны моя кузина Зося, которую у нас в доме звали Иголка, спросила у меня:

— Слушай, Тадек, учила тебя в Радомске в начальной школе пани Дилингер?

— Учила, — ответил я, — как же, учила, я ее помню… А почему ты спрашиваешь?

— Потому что встретила во время отпуска пожилую даму. А у меня в руках как раз была твоя книжка, и, слово за слово, мы вспомнили о Радомске, и я сказала, что мы с тобой двоюродные… Тогда эта дама, еще очень красивая, сказала, что она учила такого мальчика Тадека Р. читать и писать… А я ей говорю, что это тот самый Тадек…

— Что ты говоришь! Она помнила?.. А как она выглядит? Высокая? Все такие же красивые глаза и волосы?.. Знаешь, Зося, что-то необыкновенное…

— Чему ты так удивляешься?

— Нет, я просто так…

Перевод Е. Лысенко.

БОЛЕЛЬЩИКИ