Избранное

Семья уже разламывалась, но тут появился сынишка. Дети для морской семьи, что ветер для костра: сильный костер они раздувают, слабый гасят совсем. Гришкин огонек еще чадил, но он хотел его как-то сохранить, он даже море бросил. Но костер потух — оказывается, не было любви, жена, оказывается, ни в чем не виновата.

Тогда Гришка ушел в самый дальний и долгий — на год — рейс, в Бристоль. В одиночестве, среди просторов океана, он хотел как-то окрепнуть душой, выздороветь — так примерно делают разные звери, уползая в глушь зализывать рану.

Гришки теперь нету… но мне часто вспоминаются его добрые, серые, чуть насмешливые глаза и озорная мелодия:

— …Канареечка, ишшо молода!

Быть рыбаком — трудное дело, быть женою рыбака…

Корифан

Корифан работает в боцманской команде, береговым матросом — врачи ему запретили работать на море. Обслуживает сейнера, приходящие с моря, стоящие в ремонте, одним словом, делает самую последнюю работу: таскает концы, подправляет слюзы… сам же он токарь шестого разряда, шофер, сварщик неплохой.

Когда боцманская команда соберется в каптерке на перекур, Корифан самый главный там. Он усаживается поближе к гудящей печке и обступившим рыбакам — в каптерке постоянно торчат парни с сейнеров, стоящих в ремонте, отогреваются, — с усмешечкой и грустью рассказывает:

— Это когда я на «Спутнике» молотил… осенние шторма нас в Ложных Вестях прихватили. Весь флот уже в колхозе, а мы — там торчим. А погода шурует, не высунешься, небо раскалывается. И получили радиограмму — устья замыты, погорели капитально.

— Ну вот. — Корифан закуривает, сдвигает шапку на затылок и продолжает: — Ну, что остается? Зимовать? Вася Джеламан, Вовки Джеламана брат, загрустил: кепом он у нас был. Рыбак он нельзя сказать чтобы уж очень, а моряк лихой. Подхожу к нему и говорю: «Вася, давай через косу в устьях перепрыгнем?» — «Ты остряк, — говорит он, — у нас ни крыльев, ни колес нету». — «Зато бары в устьях есть. На баре перескочим». — «А как гробанёмся?» — «Ну, тогда давай зимовать здесь».

В общем, собрал я всю толпу, решаем… Боятся парни. Как я ни уговаривал — никак. Потом ко мне Миша Битков присоединился, потом Будник, потом Жора Дисансир. Уломали толпу.

— Ну вот, — продолжает Корифан, — задраили мы люки, трюм укутали двумя брезентами и досками зашили… все закрепили по-штормовому.

Выскочили из Ложных — дурачки ходят выше сейнера, на палубу не моги. У многих поджилки затряслись. Вася уже хотел назад ворочать, а я ему: «Вася, да что ты, не моряк, что ли?»

Подходим к устьям — в рот пароход! Печенки вниз лезут, что-то страшное, а я Васе: «Вася, что ты, не моряк, что ли?» Парни ноют, кричат: «Давай назад». Но Вася настоящий моряк: вылез на верхний мостик, сорвал с себя шапку, куртку, вцепился в рулевую баранку, подгадал под бар и врубил аварийный ход.

И — есть! Врезались в косу. Что творилось! Парни вцепились в поручни на верхнем мостике и сжались. А Вася шурует баранкой, чтоб лагом не повалило — если бы лагом, то все, перевернуло бы. А бары идут… один… другой… пятый… и все под корму: бух, бух, бух! Молодец Вася, удержал сейнер. И перевалило через косу.

И вот мы в речке, а тут как в стакане. Подходим к причалу, все глаза выкатили. «Вы как попали?» — спрашивают. «На колесах», — отвечаем. Капитан флота подходит к Васе: «Отбираю на год диплом, молись богу, что я добрый, а то бы под суд пошел».

— Ты коком был? — спрашивают у Корифана.

— Коком. Пять тысяч мисок за путину перемыл.

— Считал.

— Восемь человек, три или четыре раза за день каждый чифанит, тридцать мисок за сутки, за месяц — девятьсот, за шесть месяцев…

— Говорят, у вас на «Спутнике» плохо со снюрневодами было.

— Да нет… но один раз разорвались так, что одни прожилины вытащили, кутец вообще на грунте остался. Заскочили в Маркеловку, парни даже смотреть невод не стали, крышка, мол, в колхоз за новым идти. Напоил я их чаем, и попадали они как мертвые. Я посуду перемыл, вышел на площадку — на площадке от невода одни клочья лежат. Да-а. А ночка лунная. Дай, думаю, попробую, может, что сделаю. Вытащил невод на берег, разостлал по берегу, принес дели, давай кроить да размечать клинья, вставки, новые плахи.

— Один? — спрашивают.

— Сначала один, потом Жора проснулся, увидел, присоединился ко мне. Утром парни проснулись, неводок готов.

Но самое большое удовольствие для Корифана встретиться с корешами, с кем приходилось рыбачить. Вот тут-то уж начнутся воспоминания, вот тут-то уж и он преображается.

А самое плохое настроение у него, когда разговор коснется врачей. Здесь Корифан морщится, и самые отборные комплименты достаются медицине.

— В Оссоре меня тогда Мережковский поймал.

— Он специально, наверно, ездил в Оссору, чтобы прихватить тебя? — спросит кто-нибудь из слушателей.