Избранное

— Ну. Ждал. Мы же опосля вместе с ним в колхоз на «Мегафоне» возвращались: после того, как забрал он у меня медицинскую книжку. Эх, черт! Написал в книжке: «На море работать воспрещается» и сказал мне: «Не моряк ты»! Ну, я ему тогда удружил. Когда шли на «Мегафоне», шторм прихватил. Захожу в кубрик, он свесился с койки, травит в ведро, синий весь. «Воды, воды…» — кричит. Я взял стакан водки и сунул ему — у него из всех дыр полетело. «Ну, спрашиваю, кто из нас моряк?»

Миша Хан агитирует Корифана перейти работать в механический цех, а он вот… концы таскает.

Нина Павловна

Когда у нас главбухом был Андрунь, парни, собираясь в контору, чтобы «выработать» аванс — мало ли в рыбацкой жизни аварийных случаев бывает? — совещались примерно так:

— К Нине Павловне надо, — говорил один другому. — Если в колхозной кассе денег нету, в кассе взаимопомощи возьмет.

— Только к Нине Павловне, — соглашался другой. — К Андруню бесполезно.

К Андруню действительно бесполезно было ходить. Он, бывало, сморщит физиономию в плаксиво озабоченной гримасе и скажет:

— Да что мне твое заявление? Денег — нету. — И хоть из пушки стреляй.

Покойничек Павел Семенович Мельников как-то жаловался:

— Ведь, ангел мой! Ведь, тудыт… твою мать! Ведь чего ей надо? Пурга метет такая, что собаки воют, а она: «Вези да вези… рыбакам деньги нужны». А я, старый дурак, согласился, повез, и чуть не замерзли. А она, ангел мой, ведь баба, много ли ей надо? Бабское ли это дело в яме в пургу отсиживаться? Могла бы день-другой подождать. Чаевала бы да чаевала в Оссоре. Дак нет же…

Уж на что Граф капитан из капитанов, которому всякий шторм не шторм, и то:

— Если бы не Нина Павловна, не вышел бы из Оссоры. На траверсе Орлиной еле выгреблись.

Кстати, в этот рейс она ничего не ела — в кубрике стоять нельзя было, — лежала на койке, мешок с рыбацкой зарплатой в ногах.

Сейчас она работает главбухом. Но среди рыбаков поговорка сохранилась. Как кто сядет на мель, сразу:

— К Нине Павловне надо.

— Только к ней.

Библиотекарша Светка

Страх стоял перед заваленным книгами столом и, подперев ладонью бок и вензелем выгнув ногу, смотрел в угол. На лице его застыло примерно такое: плевал я на всех на них.

Светка, откинувшись в кресле, чистенькая, элегантная, искристая, как всегда, впрочем: кофточка как из мыльных хлопьев, расклешенные брючки, перламутровые туфельки, — Страховы сапожищи рядом с ее туфельками выглядели списанными паровозами, — поблескивающей пилочкой подправляла ноготки. Прическа «гаврош», глаза — летящие чайки, сапфировые сережки. Обходной листок Страха лежал перед ней.

— И куда ж ты теперь, Коля?

— Как куда? — поднял брови Страх. — На материк. Там у нас, в Вологде, работы найдется.

— Плоты таскать.

— Можно и на пассажирах. Сутки отмолотил, двое дома… Грибы, ягоды и все такое… Квартиру там дают, да и у тещи целый дом, пятый год ждет. А работы там… в прошлом году в отпуске заходил к капитану флота — с руками и ногами берет.

— Экскурсантов да отдыхающих, значит, по речке катать?

— Хоть бы и отдыхающих. А пароходики там… беленькие, чистенькие, на подводных крыльях.

— Как самолеты, значит.

— Ну. Да и дети на глазах. Сама, Света, понимаешь, детей воспитывать надо, уже большие. Глаз да глаз надо. А у нас тут? По полгода дома не бываешь. А там каждый день дома. Ни штормов тебе, ни холодов. Ну, подпиши. — Он еще ближе пододвинул ей обходной листок.

— Решил, значит, уйти? — Она пока не подписывала обходной, все еще ногти обследовала.

— А природа там, — продолжал Страх. — Если бы ты увидела хоть раз…

— Коля, ты же рыбак. — Она продолжала полировать ноготки…

Деда Дима

Бежит по колхозу радостный старик. Издали поднимает обе руки:

— Ты как здесь? — опешил я.

— Приехал! — торжественно доложил он.

— А баба Поля?

— Приехала… Сейчас у Николая Николаевича был.

— Ну, как материк?

— О-о-о! — сощурил один глаз старик и округлил рот. — О-о-о! фруктов… помидор, огурцов, яблоки не знали куда девать. У меня же там сад.

— Здорово, значит?

— О-о-о! — Его рот очертаниями напоминал Каспийское море, где Кара-Богаз-Голом был единственный зуб, причем железный. — Дыни, арбузы… У меня же там усадьба, Полина не знала, куда яблоки девать. Каждое утро два ведра яблок собирала, паданца. Двадцать корней вокруг дома.

— Да-а-а…

— Каждый день — воскресенье, — продолжал старик. — В саду у нас печка, варенье варили. Из малины. Каждый день — воскресенье. Картошка, капуста, хренок, пензию и не тратили. О-о-о!

— А сейчас куда бежишь? По гостям?

— К Сашке Медведеву. — Старик полез за куревом. — Сейчас был у Николая Николаевича, разговаривал насчет невода, хочу к Сашке, в старую бригаду.

— Ничего не понимаю, а как же дом, двадцать корней… варенье?

— Все бросил, — продолжал старик, прикуривая. — Дочери оставил. Она, правда, в городе живет, но летом будет приезжать, как на дачу.

— Так ты что? Совсем приехал?

— Капитально, — доложил старик. — С концами.

— Ну и толчки! А я думал…