Избранное

Во время рунного хода никто не знает, когда он спит. В час ночи отвели, например, последнюю прорезь. Все попадали уже, храпят, а он все топчется по борту жилонки, все приглядывается к неводу, а вдруг косяк возле ворот ходит? Не выдерживает, отвязывает шлюпку, едет к воротам, а вдруг Баранников не отпустил вертикаль, вдруг дыра в сквере?

В три часа же, еще и не забрезжилось на востоке, а он:

— Вставайте, дьяволы! Вставайте… вашу ма-а-ать!

— Конст… Сем…

— Дядь Кость…

— Вставай, Евгений, вставай. Проиграл в покер всю ночь. Будник, на ворота!

Весной, еще и речка не тронулась, дома по крыши еще в сугробах, а он уже ходит по берегу, где под снегом зимуют жилонки и кунгасы. В одной руке незажженная папироса «Север», в другой коробок спичек. За ним эскорт: Будник, Быков, Магомедов…

— Надо, дьяволы, головную жилонку конопатить, — скороговоркой говорит он. — Передняя плаха там совсем не годится, еще в прошлом году выкинуть надо было. Румпальников ни одного нету. Ты, Быков, еще не брался?

— Да делаю, Семеныч, делаю, — пыхтит сзади Быков. — Еще с осени матерьял припасенный.

— А ты, Будник, за якорья небось еще не брался!

— Как штык, Семеныч. Штоки уже готовы.

— Знаю вас…

В долгие стариковские ночи, когда бессонница аккомпанируется гудением, скрипом и нудной колющей болью во всех суставах — ни один рыбак не избежал этого аккомпанемента, называемого ревматизмом да радикулитом, от которого ни один курорт не вылечит и ни один кукуль не согреет, — перед глазами встают годы, заполненные навагой, селедкой, треской, кетой, горбушей, красницей, кижучем, чавычой… За неделю квартальные брал.

Начнет прикуривать папиросу «Север», чиркнет спичкой, лицо на миг осветится. И совсем оно не такое, как в газете, ничего в нем героического и скульптурного нету, а простое стариковское лицо, где каждая морщинка — годы рыбных путин.

Миша Хан

Утром, когда возле мехцеха к восьми часам собираются на работу, только и слышно:

— Где Миша?

— Ты Мишу не видел?

— Без Миши нельзя…

— Мишу надо, Мишу.

Если бы его можно было разорвать на части, его бы разорвали на части. Потому что: он нужен боцману, налаживать домкраты для подъема сейнеров, стройцеху — снять размеры втулок электропилы, сварщикам — вычертить эскиз саней под кислородные баллоны, бригаде строителей — наладить бетономешалку, бульдозеристам — заменить хобот на бульдозере, на электростанцию…

— Миша, — подходит Граф, в руках он держит кусочки сломанного полотна металлической ножовки, — дай пару полотен, гайки на балере срезать.

— Миша, пойдем на склад, — тащит его за рукав Серега-механик. — Выписал подшипники, а Валька не может найти, говорит, ты нужен.

— Михаил, — топчется боцман рядом, — трактора надо на ту сторону…

А вот подлетает капитан флота. Как всегда, он спешит.

— Михаил, — он дышит часто-часто от быстрой ходьбы, — составляй смету и готовь чертежи сигнальной мачты. И сварщиков… это надо срочно, срочно, срочно.

Миша Хан, начальник мехцеха, а вообще самый что ни на есть главный механик в колхозе, никогда никому ни в чем не отказывает. Кстати, его дело, как начальника мехцеха, сидеть в кабинете, подписывать наряды, по телефону или лично давать указания и приказания, а он лазит под трактором, возится с домкратами, налаживает двигатель на электростанции. Приходится только удивляться, когда же человек успевает везде. На начальника как на такового он не похож совсем: коричневый тоненький свитерок, хлопчатобумажные грязноватые штанишки, стянутые на тощем животе тоненьким ремешком, кепочка с маленьким, бывшим в моде лет пятнадцать назад козырьком.

Ну, то, что он все может, во всем разбирается, — никого не удивляет. Удивились бы, пожалуй, если бы узнали, что Миша вдруг что-нибудь не может.

Так вот Мишу и таскают по работам… по колхозу. Это бы, может, и ничего, но ведь:

— Миша, — ласково останавливает его кто-нибудь, — мой «Ветерок» концы отдает. Бился, бился — никак не поступает топливо, и все. Притащу вечером, глянь?

— Миша, помпа полетела… как бы ты выбрал времечко…

Сам же Миша, сняв кепочку, почесывает иногда затылок:

— Четвертый год в отпуск не могу уйти. Вот брошу все и убегу в тундру… хоть на недельку.

Как-то года два назад Миша осчастливил Перкулимова, директора рыбкомбината, перешел к нему работать — Николай Николаевич был в отпуске, а с главным инженером они что-то не поладили. Он забрал с собой в комбинат икорный закаточный станок — это его детище, он собрал его на свалке металлолома; токарный, крупногабаритный станок — это тоже его детище; аэросани «Хан-1» и «Хан-2» — это плод его фантазии и дело его рук, и разные другие мелочи: ножовки, верстаки, то есть все, что было изготовлено на собственные средства и им самим. Для перевозки прислал два трактора, а в комбинате выделили помещение под цех.

И все поняли, что без Миши нельзя: то и дело начали ломаться двигатели на электростанции — в колхозе холодно и темно стало, — забарахлили трактора и машины, простаивали сейнера. Хорошо, что Николай Николаевич, возвратившись из отпуска, сагитировал его назад, в колхоз. Теперь уже Мишин скарб перевозили колхозные трактора.