Избранное

После перевала окунулись в березовую рощу. В ней было холодно и сыро, солнышко не могло пробиться сквозь сплетенные верхушки деревьев — такая уж камчатская береза, ствол ее кривой до фантазерства, а вершина словно тарелка. Под ногами на сырой земле без травы валялись заячьи орешки, стояла вода в исполинских медвежьих следах. Звенели комары, было жутко.

— Зря ружье бросили.

— Миша на ягоде сейчас, а больше кого?

— Комаров.

За рощей в ольховнике повезло, наткнулись на пересохший ручей.

И вот она — Баранья. Сама она горела серебром, берега зеленые-зеленые. Как стражники, стояли на излучине три ольхи, толстющие, в обхват.

На песчаном берегу неподалеку от шалаша виднелись две фигуры.

— Парни с метеостанции, — сказал Роман. — Гольцов таскают.

— Просто бездельничают.

Это были Васька Степанов и Митроха, в прошлом тоже флотские ребята. Они были голые по пояс, босиком. Рядом валялись мешки с рыбой, кипела уха в котелке.

— Загораем? Привет!

— Лежим в дрейфе. Тросик для петли?

— Для петли. Мишу не встречали?

— Нет. Но тропы есть.

— Хорошо.

— Аннушка не родила?

— Телеграммы пока нету.

Мы тоже разулись. И сразу вспомнилось детство… У меня оно было вольное, деревенское, безмятежное и, конечно же, счастливое.

Принялись за уху.

— Завтра на ночь брошу якорь здесь, — сказал Роман. — Надышусь.

— Мы тоже не из-за гольцов, — сказал Василий.

— Со дня на день красная пойдет, — напомнил Роман. — Не прохлопать бы.

— Мы уже закидончик готовим, — сообщил Степанов. — Чего не заглядываешь, Рома?

— Все спим, Вася.

Василий с Митрохою обулись, приладили ноши и двинулись к устью сухого ручья.

— Хорошие парни, — сказал я, когда их спины утонули в траве.

— Флотский народ, что ты хочешь.

Мне вспомнились все товарищи, с кем служил на подводной лодке, с кем рыбачил на сейнерах и траулерах, с кем делил тоску и радости в дальних плаваньях. И стало грустно: и зачем я схватился за книжки, зачем пытаюсь проникнуть в мудрость наук, да и мое ли это дело учить ребятишек? А будут ли среди учителей у меня друзья! А не запустить ли все томы мудрости в самый дальний угол — и опять на ходящую под ногами палубу? Засвистит ветер в ушах, закачаются созвездья над мачтами.

Впрочем, не один я тоскую по морю. Роман вот тоже частенько заводит разговоры о «махнуть бы на Мадагаскар». Его вольная бродячая душа порядком притомилась от сидячей жизни.

— Рыбачить или петлю? — спросил я Романа.

— Поставим петлю.

— Добро.

Забрались чуть повыше по Бараньей, возле больших деревьев, где медвежья тропа была похожа на тракторный след, поставили петлю, закрепив ее за одно из деревьев.

— Теперь рыбки сюда.

— Непременно.

Возле шалаша, на стремнине, начали рыбачить. Голец ловился хорошо, пустых заметов почти не было. Рыбачили по-камчатски: к крючкам привязали красные тряпочки — голец думает, что это лососевая икра, и кидается на наживу. Через час на песке трепыхалась большая куча рыбы, но мы продолжали — и на мишу ведь надо.

III

Возвращались разморенные природой, погодой, беспечностью. Зашли к парням на станцию.

— Партию в бильярд! — обступили они.

— Борща?

— А может, ухи или каши?

— И борща, и ухи, и каши, — ответил Роман.

Весь камбуз от дверей до дверей был завален делью.

— К путине готовитесь? — спросил Роман.

— Закидник мастерим.

— Сетку где взяли?

— Парни с «Колесникова» оставили. Она у них на винт намоталась.

Я присмотрелся, как они мастерят закидник. Черт возьми! Хуже чем «по-вятски» — они даже дель не умеют резать, ножницами стригут ее.

— Не так это, братцы, делается. — Я взял нож, прикинул плахи, из которых будет состоять мотня и крылья, подсчитал по ячеям цикл кройки и, собрав все полотно в кучу и не глядя на нее, стал чекрыжить ножом.

— Эй, эй! — испугались они.

— Парни, он же рыбак, — успокоил их Роман.

Когда из нарезанных плах составили, завесив его, невод, они зачесали затылки.

— А теперь шить. Иглички есть?

— Чего? О ужас!

— Может, бамбуковая чурка найдется?

— Это есть, — заспешил Василий. — Саня, тащи бамбуковый шест, что бакланов шугаем.

Принесли десятиметровый бамбуковый шест. Это был носовой выстрел от сайровой ловушки, далеко же его море занесло.

— Несите ножовку и ножи.

— Щас.

Я нарезал и наколол заготовок, показал, как выстругивается рыбацкая игличка. Парни старались до высовывания языков, через полчаса каждый из них принес что-то похожее.

— Плохо, но сойдет.

Я расставил их по пожилинам и подборам, показал, что делать. Ввалился Василий, он бегал на сопку снимать показания приборов — это дело он никому не доверяет.

— Ну и ну, — только и сказал он.

К полуночи закидной невод красовался во всем своем великолепии, осталось только навесить грузила и привязать балберы. Парни не верили делу своих рук.

Брели мы на свою скалу в отличнейшем настроении. Роман то и дело спрашивал:

— И много у вас за путину навару выходило?

— Как поймаешь. Но на рыбе работка…

— Это ясно. А что надо уметь делать, чтобы взяли в рыбаки?

— Работать.

— Устроиться бы в колхоз, где ты работал. На сейнер бы. Или бы на траулер, пошарахаться по океану.

— Устраивайся.