— Тогда — стоп, — сожалеюще сказал Василий. — Эх, жаль, шлюпки нету.
Перемыли рыбу, отнесли ее на траву. Тут она засверкала, даже трава помолодела от нее.
Затеяли уху. Сашка взял рыбину и стал ее резать.
— Ты сколько лет на Камчатке? — подойдя к нему, спросил Толик.
— Один. А что?
— Сразу видно.
Толик взял штук пять рыбин, вырезал брюшки и головы, выбросив нижние челюсти с жабрами.
Уха получилась настоящая, камчатская. Мы съели по полной миске. Подумали, съели еще по одной. Потом еще по одной. И повалились на горячий песочек.
— Пошла рыбка, — сказал Роман. — Зимой и балычки будут и ушица.
На другой день чуть свет мы были у парней на станции. Они сунули нам по куску хлеба.
На Бараньей сначала развели костер, разогрели говядину в банках, вскипятили чай, рыбачить собирались капитально.
И началось все преотличнейше, таскали и таскали невод по течению. И вот рыбы — ворох.
— Эх, шлюпки нету, — кипятился Роман. — Сегодня же займусь ремонтом ее.
— Прибегу помочь, — сказал Степанов.
Рыбу раскидали на семь равных куч — на вахте у нас Володька остался, — пообедали и стали собираться в дорогу. Тринадцать километров! Да этакой-то дороги!
— Куда ты по стольку? — крикнул Толик Роману, набивавшему мешки до самой завязки.
— Эх, Толя, Толя, — сожалеюще сказал Роман, — как потопаешь, так и полопаешь. Это же вещь.
— Вещь-то вещь, да ведь надорвешься.
— Ничего с тобой не случится.
След в след, цепляясь за прибрежные кусты, подались к устью сухого ручья. Километра через три Толик сбросил мешок и выкинул из него несколько рыбин. То же самое сделал и я.
— Перекур, — объявил Роман.
В этот день сделали еще по одной ходке, еле живые доплелись до дома. Надо бы рыбу обработать, но второй час ночи уже был… вставать в четыре.
— Черт… опять шлюпку не наладили, — сердился Роман.
На третий день была моя вахта.
В обед возвратились наши — я удивился — совершенно пустые.
— Все, — мрачно сказал Роман. — Кончилась рыба… наверно, она раньше пошла. Прохлопали.
— Возле устей в прибойке толчется, а в речку не идет. Ну хоть бы одна. Вот ты рыбак, — повернулся ко мне Толик, — что ты можешь сказать.
Что я мог сказать? Лет пять назад приходилось мне обслуживать ставные невода. Рыба у нас шла по-разному: и утренняя, и приливная, и верхняя. Но невод стоит в море, а вот в речке…
— Может, полный отлив был? Прибойка была здорово осохшая? — спросил я.
— До самой тины, — сказал Роман.
— Я думаю, дело в отливе, — сказал Толик. — По отливу она заходит в речку или нет?
— Кажется, нет.
— Тогда не все потеряно, — оживился Роман. — Тогда надо ждать прилива. А когда он начнется?
— Таблиц у нас нету. Наблюдать придется.
— Надо бы подождать. А завтра когда прилив будет?
— Не знаю…
— Караулить будем.
Вдруг врывается Степанов с Митрохою. С мешками. В мешках топоры, пилы, рубанки.
— Надо в море рыбачить, — без всяких панических объяснений выпалил Степанов. — Где твоя шлюпка, Рома? Будем чинить.
— Начинай, — устало сказал Роман.
Они схлынули так же, как и нахлынули.
— Молодец все-таки Васька, — сказал Роман, глядя вслед своему другу. — И столяр, и плотник, и механик, и радист…
— И даже козу доить умеет, — засмеялся Толик.
— Ты напрасно смеешься, — нахмурился Роман. — Он простой матрос. Кончил только курсы. А все хозяйство на его плечах. А если бы на его место поставить Митроху? Что получилось бы, хоть Митроха и с институтским дипломом?
— Это, Роман, ты себя имеешь в виду: вот я, мол, простой механик с подводной лодки, а мне, мол, подчиняются инженера.
— Сам себя не похвалишь, стоишь как оплеванный, — засмеялся Роман. — Однако надо парням помочь. Кто со мной?
Спускаемся со своей скалы, под нами стеклянное безмолвие океана. Огибая сивучиные лежбища, что были милях в пяти от берега, шел пароход. Нам он казался не больше ботинка, а ведь вблизи это громадина.
И мне в голову пришла странная мысль: жили мы тихо и ладно, несли вахту, охотились, мылись в бане, катали шары на бильярдном столе, читали книжки, слушали музыку, смотрели кинофильмы… Но вот пошла красная рыба, и каждого из нас не узнать…
Шлюпку ладили дотемна, и парни с метеостанции ночью же отогнали ее на речку. И там же остались ночевать.
Когда на другой день мы пришли на Баранью — пришли с опозданием, проспали, — парни с метеостанции уже давно бушевали там, рыбы у них были уже вороха. Мокрые, конечно, до затылков. То и дело подбегали к костру. Рыбачили они со шлюпки. Митроха сидел на веслах и отвозил невод метров на двадцать от берега. Сбрасывал его, остальные с криком и хохотом тащили на берег.
— Дела идут? — крикнул Роман, скидывая сапоги.
— И довольно неплохо, — отозвался Васька, пританцовывая возле костра. — Чего так поздно?
— Проспали малость. — Роман присел возле ведра икры. А она, эта икра, на этот раз сверкала еще прелестнее: ярко-красная, светящаяся, душистая, и такая ровная и яркая, что все, что находилось рядом, озарялось ее пронзительно-тихим светом. — Золото! — сказал он восхищенно и перекладывая играющие дольки ее. — Чистое золото!
— Скорее присоединяйтесь! — крикнул Степанов.
— Сейчас.