Избранное

И вот она, желанная, поймалась! Душистая, серебристая, тяжеленькая, мокренькая. С золотыми бровками и тугой синеватой спинкой. Вертящаяся… набухал ее в трюм и на сдачу, а сдав, побыстрее в море — какой тут сон, какой тут отдых. И носишься по волнам, дождям и туманам, ищешь ее. Устаешь… но пошел в замет, и опять радость. И вдруг неудача… Если много неудач подряд, то плохо на душе становится. Вот и сейчас парни приуныли, повисли плечи, приутихла кровь. Задумались — после неудачи всегда хорошо думается — и углубились в себя, даже в кучу не сошлись.

«Шестьдесят шестой», иди этим курсом… неудача у тебя, знаю».

— Их-ха-ха, — подпрыгнул Мишка и замотал самолету молотком. — Если ты и сейчас на медузу…

— То что будет? — переваливаясь в шлюпку, улыбнулся Петро.

— Тебя, Петя…

«Шестьдесят шестой», отдать шлюпку!»

Опять Михаил молотком по стопору, опять мелькнула шлюпка за корму… Федор Егорович обметывал косяк.

Селедки стрелами выскакивали из-под сейнера. Ну и заметик! По рыбе идем, ей даже нырнуть некуда.

— Мама родная! — заорал Мишка. — Ведром можно.

Предчувствие удачи передалось и Егоровичу. Он прямо расписывался по морю, выкладывая невод. Да и у нас на палубе: ни секунды задержки, ни сантиметра неточности.

Задыхающиеся, смахивая пот и улыбаясь, расселись по бортам. Рыба кашей бурлит в неводе.

— Куда ж мы ее девать будем? — суетился Михаил. — Егорович, сзывай весь флот.

— Может, и самим не хватит, — улыбнулся Петро, залезая на борт.

— Петя-а-а!

— Пхе-х! — поправил шапку дядя Степа.

— Ну и шапка у тебя! — подлетел к нему Мишка. — Где только Толик откопал такую?

Шапка у дяди Степы семидесятого размера. Когда он прежнюю истыкал пусковым ломиком, — если двигун очень долго не заводится, дядя Степа кидает под ноги шапку, топчет ее и колотит ломиком, потом смеется, — Толик, его помощник, достал вот эту, исполинского размера.

Брать начали без перекура, погода испортилась капитально уже. Но до нее ли нам, когда в неводе кипит рыбка и ее хватит, правда что, на весь флот. Так, видно, устроено в жизни, не попробуешь горького, не увидишь и сладкого.

Месяца через два путина кончится. Поставим сейнер на зимовку, а сами — кто в отпуск, кто с концами. Михаил, например, и дня не выдержит, да и Петро: письма его жены — он ее к матери отправил, они ребенка ждут — на редкость сумбурные, начинаются криком: «Петинька-а-а!»

Сергей тоже поедет в отпуск. Федор Егорович будет нянчить своего младшенького, двухлетнего Володьку, на берегу он не расстается с ним: большая разница, когда иметь ребенка, в двадцать лет или в пятьдесят. Дядя Степа, отоспавшись и отпарившись в баньке, займется ремонтом двигателя, будет таскать в мехцех разные части от него, с Толиком вместе они. Еще у Толика зимой свадьба, уже два года живут с Ларисой не расписанные. Удивительные у них дела получаются, она намного старше его, уже и дочку замуж отдала, а вот… в море он о ней только и думает. Да и она: когда мы возвращаемся с путины, стоит в сторонке ото всех, шевелит носком туфельки, руки в карманах, и видно, как они там комкают платочек. И дрожит вся…

…Мне думается, что человек может предчувствовать какие-то события в жизни… Ждать, что ли? Перед тем первым отпуском, когда мы на преддипломной практике полгода шли Северным морским путем, я чего-то ждал, в душе теплились стихи:

Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил,
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.
Я не знаю, то свет или мрак…

А не махнуть ли и мне в отпуск? Посмотреть ту улицу, что когда-то была умыта теплым июньским дождем, те деревья, что мудро улыбались…

Вдруг на носу раздался прерывистый треск, и балберы запрыгали от борта. Не успели мы понять, что произошло, как бурлящие потоки рыбы повалили из невода.

— Пхе-х! — двинул шапку дядя Степа. — Бежной полетел.

— Шлюпку! — прохрипел Егорович.

Сергей с Петром прыгнули в шлюпку и гребли так, что весла пели. Еще гребок, еще! Рыбы же, обгоняя друг друга и прихлестывая хвостами, — то-то радости! — перли из невода. Лавами. Бурлили к носу судна, где ворота становились шире и шире. Если бы рыбы имели голос, они бы кричали: «Полундра! Спасайся, кто может!»

— Да… в Христову ж шапку! — Михаил, подражая дяде Степе, кинул под ноги шапку и запрыгал на ней.

Шлюпка подлетела к отходящим балберам, ребята быстро подняли вертикал вместе с бежным концом, прихватили его к выброске, подали на палубу. Мы все, напрягаясь до треска в спинах, подтащили балберы к борту, закрепили все.

— Неужели на заливку не хватит? — топтался у борта Мишка. — Не вся ж ушла.

— Не вся, Миша, не вся, — послышался голос Петра. — Весь флот сзовем.

— Да пропади все пропадом! — Мишка яростно стал срывать перчатки.

Что-то рыбка не хочет сегодня идти к нам. Не хочет, извиваясь, бухаться в трюм.