Избранное

Не спится. Тикают и потрескивают цепочкой ходики на стене, ворочается и кряхтит дед в соседней комнате — они не пошли домой, — спирт волнами перекатывается по всему телу, приятно щекочут и болят обмороженные места. Легкое головокружение.

— И не писал, — обнимая, с упреком говорит Мурашова.

— Я писал.

— Только четыре письма и было. А посылочку получил? Я с Яшкой передавала.

— Угу.

— Ой, Ваня, я чувствовала, что ты придешь… вот не спится мне… вот стоишь ты под окном в снегу, бледный, синий весь, какой-то прозрачный. Чуть с ума не сошла… стоишь и смотришь… Не могла. К Элле Ивановне побежала, она чаем угощала, ночевать оставляла, а я, к чему ни притронусь… Наплакалась — и домой, а ты опять под окном… Думала, с ума сойду.

— Чувствовала, значит.

— Ой, Ваня, никогда одного больше не оставлю.

— Это, конечно, вдвоем лучше.

Глава XVII

Не зеленая трава,
В поле не засохну.

Началось сразу, как повезли в «командировку». Когда повели в баню, каких только пакостей не наслушалась да каких только мерзостей не насмотрелась. Некоторые из баб так выкобенивались в бесстыдстве перед надзирателем, а он как истукан ходил мимо голых тел, собирая узлы белья, чтобы отнести в душегубку. А уж она… она как лист трепетала.

Но еще в ужас пришла, когда на пересылочном пункте увидела через проволочное заграждение, как двое на мужской стороне счеты сводили. Они обмотали левые руки телогрейками и гонялись друг за другом. В правых руках у них поблескивали ножи. Поросятница, так звали красивую полную бабу, всегда сощуренную от дыма торчащей в углу рта папиросы, равнодушно сказала:

— Двумя меньше будет.

Надька упала в обморок, когда один догнал другого…

Недели через две, когда уже работали, Поросятницу принесли проткнутую ломом, кто-то из своих, когда из шахты вылазила. В ее вещах нашли документы на имя горного инженера, пропуск, паспорт — бежать собиралась.

В бессонные ночи вспоминалась деревня в Тамбовской области, дорога на Камчатку, когда по вербовке ехала. То-то удивилась Москве! Народу-то и не сосчитать…

На Казанском вокзале швейцара приняла за генерала, так это сторонкой обегала его.

Потом ехали дней десять. Россия-то! Батюшки!

Когда вышла замуж за Магомедыча, никуда из Дранки не выезжала: ни у него, ни у нее близкой родни на материке не было.

А жили-то! Магомедычу на двадцать золотых зубов с двух путин хватило. И забот никаких. Особенно когда дочка подросла и на зиму в интернат уезжала.

Скучновато, но привыкла. Все так: по вечерам собирались друг у друга, пили чай, сплетничали. Разъезжали по гостям: в Ивашку, Уку, Макарьевск, Оссору — сто километров для Камчатки не расстояние, сто рублей не деньги. Охотились, рыбачили. Зимою в основном спали — вот тут-то уж могли посоревноваться с медведями.

Она так и считала, что есть два мира: мир приволья, сытой, беззаботной жизни и мир другой. Мир тесный — как в Москве, например, — суетливый, непонятный. Иногда между мужиками заходил разговор, что где-то война — радио в Дранке появилось только в последние годы, когда движок привезли под электростанцию, — люди убивают друг друга. Зачем? Дураки-то.

А тут есть еще вот какой мир… страшный.

Не зеленая трава,
В поле не засохну.

Потом вызвал к себе начальник колонии.

— Вот что… мы тут учим многим специальностям. Учить тебя на шофера, станочницу, сварщицу нам не выгодно, срок у тебя небольшой. А вот на маляра, штукатура, каменщицу подойдет. Выбирай.

Она не знала, за что взяться.

— Сама понимаешь, не в благородный пансион приехала, церемоний не жди.

— Что-нибудь, все равно.

— Что умела делать, кроме воровства?

— Я не воровала… просчиталась.

— У нас тут просчитываться не дадут. Так что еще умеешь делать?

— Рыбу укладывала в ящики и в бочки, это умею.

— Пойдешь кирпичи укладывать. Освоишь уголки… это не зависит от учения и навыков, врожденные способности нужны, талант своего рода… так вот, освоишь уголки, присвоим высокий разряд, дадим бригаду человек тридцать. Не освоишь, будешь подсобницей.

— Подсобницей согласна.

— Посмотрим. Отработаешь должок, освободим досрочно. Образование?

— Четыре… три класса.

— Записывайся в пятый. Иди.

— Спасибо.

— На здоровье.

Глава XVIII

Вышел Ванька через несколько дней и не узнал Дранки. Та Дранка и будто не та: и высоченный склад, что весною закладывали, тот, и главная улица та, и правление то… солнышко по-другому светит, что ли?

— Пойдем в контору, Ваня, — сказала за завтраком Мурашова. — Сегодня деньги дают.

— Погоди, дай на тебя насмотрюсь.

— Ваня, — расслабленно гнулась она в его «резинах», — там я девочек попросила… могут продать кому-нибудь.

В конторе возле «кормушки» — так нацарапал ножичком какой-то юморист под окошечком колхозной кассы — стояла реденькая очередь.

— Ваня, — обступили ребята, — с приехалом!

— С приехалом, Иван! — жали они ему руку. — Как там наши? Демидов гнется небось от радикулита?

— Да есть немного… Здорово, здорово! «Как и не уезжал, — горело в нем, и было стыдно, хоть никто ни на что и не намекал. — Никогда больше так не сделаю».