Избранное

Все трое вскочили взбешенные и направились к выходу. Марта и Лина толкали друг друга в бок. Поведение Николае им было непонятно, они не знали, то ли радоваться, что исполнилось их желание, то ли огорчаться, что потеряли родство с самым богатым хозяином из Делен. Остальные родственники молчали, пораженные бесцеремонностью, с какой обошлись с Григоре Теметеу, и ждали, пока все так или иначе разъяснится.

Выходя из дома, Нуцу с отвращением плюнул на дверную притолоку.

— Вытри, Нуцу, вытри скорее!

— Не вытру, Кула, — ни за что!

Григоре закрыл ему рот рукой и заставил вытереть плевок, показав пальцем шрам на своей голове.

— Платочком, Нуцу, платочком! Григоре, пусть он это сам делает! Вот так. А теперь возьми его за галстук и тащи за собой, как медведя. Может, и найдется еще ему пара, на него похожая.

На дороге собралась целая толпа, привлеченная неожиданным скандалом, которого не ждали. Ребята, услыхав шум, позалезали на заборы и оттуда наблюдали за происходящим. Гости шли через толпу, красные от злобы. Парнишки на заборе начали хохотать, заразив смехом остальных.

— Медведи идут, — ликовал один из мальчишек, спрыгнув с забора.

Николае Тырла, по прозвищу Кула Плясун, дал жене ключ от погреба и велел вытащить и подогреть все, что он там спрятал. Жена еще не пришла в себя и никак не могла взять в толк, почему ее муж гостей принимал босой, зачем кормил их щавелевой чорбой, зачем разорвал помолвку, которую сам же затеял.

— Даром, что ли, наша Сильвия ученая, больно ей нужен этот Нуцу, у которого шея кривая, да в небо он глядит совсем как утка, которая у господа дождя просит.

— Накрылась помолвка, — прошептала Лина на ухо своей сестре.

Марта пихнула ее и молча показала на Сильвию, украдкой сжимающую руку Владу, и, подумав о новой помолвке, которая не за горами, весело подмигнула Лине…

Перевод Е. Азерниковой.

МОРЯ ПОД ПУСТЫНЯМИ

Он ехал по залитой солнцем дороге и твердо знал, что, если их постигнет неудача, он умрет. Но неудачи, конечно, не будет, не должно быть. В ярком сильном свете камни на дне высохшей реки походили на какие-то круглые кости — коленные чашки и черепа, съежившиеся от жары. Велосипед лениво катил вперед, вдоль реки, по направлению к мосту. Куранты на церковной башне пробили два раза. Он взглянул на свои ручные часы — было ровно два.

Справа тянулся заброшенный огород с еле заметными рядами прошлогодних грядок. На дальнем от шоссе краю огорода, там, где торчали редкие стебли кукурузы, маячила странная фигура. Это было пугало, которое для забавы сделали дети. Головой пугалу служила огромная желтая тыква, на ней можно было разглядеть глаза, нос, рот — кто-то прорезал их ножиком, желая придать тыкве сходство с человеческой физиономией. А на голове, то есть на тыкве, была нахлобучена набекрень соломенная шляпа. Пугало нарядили и в брюки — какие-то мешки, и в пиджак — на плечи накинули тряпку, а поверх — одеяло. Вся эта одежда держалась на сбитом из кольев кресте, и с шоссе пугало выглядело таким нелепым, что невольно вызывало смех. Он смотрел на пугало, выписывая на велосипеде широкие петли посреди шоссе. Потом поехал дальше, слегка нажимая на педали и насвистывая. Летнее солнце жгло, земля раскалилась, стоял душный зной, но ему было все равно. Его белая широкая рубашка с короткими рукавами была расстегнута почти до пояса, и полы вздувались над короткими штанами. Босые ступни крутили педали — туфли были в ранце, на багажнике.

Он обогнул на велосипеде почти весь городок. Он прогуливался для того, чтобы ни о чем больше не думать. Все было подготовлено, и ему оставалось просто ждать до пяти часов.

Когда он подъехал к мосту, ему захотелось пить. Мост был очень широкий. В действительности мостов было два: один для машин и повозок, другой — железнодорожный. Они отстояли друг от друга всего на несколько метров, и издали казалось, что мост один. Никто не говорил: у мостов. Говорили: у моста. Здесь было и начало, и конец городка.

Он слез с седла и подошел к водоразборной колонке. Прислонил к ней велосипед и нажал на ручку, но вода не потекла. Часовые на посту ухмыльнулись. Они знали, что воды нет. Он уже много раз проезжал на велосипеде по мосту, почти каждый день, но до сих пор ему ни разу не хотелось пить. Он сплюнул и заправил рубаху в штаны. Потом открыл ранец и вынул туфли. Часовые, увидев, что он обувается, засмеялись. Каждый раз, возвращаясь с купания — ниже по реке в бочаге, где еще оставалось немного воды, — он обувался возле моста на траве. Не годится въезжать в город босиком — еще увидит кто-нибудь из знакомых. Часовые знали, что, обувшись, он пригладит волосы рукой. Так он сделал и сейчас, потом сел на велосипед и, насвистывая, въехал в город.

Улицы были пустынны. Лишь порой слышался размеренный топот сапог. Он поехал по улице Унирий к православной церкви. Здесь прохожие встречались чаще, а в центре ему даже пришлось то и дело сигналить, чтобы не наскочить на кого-нибудь.