Избранное

Пэуникэ стоял в толпе и глядел на пляску. Цыганки плясали голышом, их тела были черные, как покрытая сажей земля, и такие тощие, что, казалось, у того, кто их лепил, не хватило глины. Он, Пэуникэ, тоже лепил когда-то девушек из красной глины, но ни одна у него не получалась такой тощей, как эти плясавшие цыганочки. С поясов у них свисали нитки, а на нитках — веточки бузины. И на головах у них лежали пучки бузины наподобие короны. Но и бузина на таком солнце сгорела дочерна.

Принеси, о господи, дождей,
Папарудица,
Пусть растет пшеница веселей,
Папарудица…
Чтобы солнце не сожгло полей.

Женщины давали им по горсточке вареных зерен, точно птицам. И обливали их водой — с головы до ног, чтоб помолодела земля. Потому что земля состарилась, высохла, онемела, оглохла. Даже плодовые деревья не зацвели и теперь не давали тени. Они стояли на солнце почерневшие. Зной бил их, зной спрятал тень под корни, чтоб и сами деревья ее не видели. Люди поливали цыганок водой и выжидательно поглядывали на небо. Женщины оказывались добрее, они приносили цыганочкам платки и фартуки, отдавая их старухам, старухи не плясали.

Пусть растет фасоль нам на радость,
Папарудица,
Обвивают стебли ограду,
Папарудица,
Тяжелеет кисть винограда…

Но небо не открывалось, дождь не лил, не разражался. Небо оставалось сухим. Цыганки плясали все быстрее, шли от ворот к воротам. Они уже обошли все село, и толпа сопровождала их, все время требуя воды, чтобы на них брызгать. Мокрые, почерневшие от голода, цыганки не останавливались, не отдыхали, и у жителей сияли глаза: может, они принесут дождь.

Пэуникэ все смотрел на цыганок, и его вдруг пробрала дрожь: эти цыганки, эти девочки, казались скелетами, которые сбежали с погоста и пляшут на дороге, прищелкивая пальцами. Когда они хлопали в ладоши, слышался треск. Но они пели, и это отрезвило Пэуникэ. Они поют — значит, не будет худа.

— Пусть в доме у вас будет светло и богато, — говорили старухи цыганки, — пусть у вас будет удача в детях, в родне, пусть растет у вас во дворе счастье, словно чабрец…

— Замолчите вы, вороны! Чего шляетесь да попрошайничаете? У моих ворот не останавливайтесь, не то спущу собак, они вам шкуру расчешут… И вы, воронята, заткните-ка глотки!

Стало тихо. Только слышалось, как тяжело стучит по плечам зной. Солнце пылало злобно, яростно, точно хотело прикончить и землю, и небо, и воздух.

— А вы чего рты разинули на этих ворон?! Что вам скажут, то вы и слушаете как дураки. Они вам в насмешку говорят, будто приносят дождь. Да разве вы не знаете, что цыгане заколдовывают тучи, заколдовывают, чтоб из туч не пролилось ни капли, им нужна засуха, сухая погода, чтоб затвердели ихние кирпичи… Потому что, коли польет дождь, вся ихняя работа прахом пойдет, размокнут кирпичи… Этих цыган надо связать, поколотить и выгнать вон из села, потому что они всему виной, заколдовывают тучи…

И Кэмуй, утомившись, отер лицо носовым платком. Какие-то его подручные кинулись на цыганок с дубинами… Девочки пустились было бежать, но те схватили их за волосы. Бузина упала, и цыганки остались в чем мать родила. Пэуникэ казалось, будто он слышит, как стучат одна о другую их кости.

— Стойте, да погодите же! — закричал он. — Вы их искалечите.

— Подумаешь, «их»! — рявкнул Кэмуй. — Они заколдовывают тучи, накликают беду на село…

— Эй, люди, выручайте их! — опять крикнул Пэуникэ. — Это они накликают беду? Сообразил же Кэмуй, на кого вину взвалить. Они заколдовывают тучи? Кэмуй заколдовывает ваши наделы и повозки… И нашел козла отпущения — этих девчонок…

— А что, разве не так? Спокон веку весь свет знает, что они колдуньи… И кто-то из них, из этих, — колдуньи; они взбираются на холм и гонят тучи, если не заколдовывают, то гонят их в другую сторону, поднимают руки и толкают тучи прочь, чтоб отомстить селу, чтоб зло принести…

— Какое зло, Кэмуй, ведь они здесь не живут и кирпичи для нас же делают. И если люди не купят у них кирпичи, то с чего они жить будут?

— Все так, как говорю я! Валите их! — И Кэмуй подал знак своим приближенным.

Цыганки завопили. Люди стояли, скрестив руки на груди. Им тоже было известно, что цыгане заколдовывают тучи. Кэмуй утирался носовым платком: пусть все видят, как он заботится о селе.

— Это… Это… — Пэуникэ не мог найти нужные слова. — Не верьте… Это суеверие! — заорал он.

— Скажи на милость! — ответил Кэмуй. — А папаруды — это кто? Кто они, а? Говори же!

Пэуникэ принялся за дело, принялся и Ион Большой, еще человек пять. Им удалось вырвать цыганок из рук приспешников Кэмуя и поставить возле изгороди под свою защиту. Цыганки дрожали.