Избранное

Молодой человек, которому было нанесено оскорбление, прибыл в городок из Пешта. Он приехал на несколько недель погостить и подкормиться в провинции. Фамилия его была Ваи-Верашек; он был художником. Человек неврастенического склада, чувствительный и пугливый, он изощренным психологическим чутьем понял уже в момент оскорбления разницу между своей силой и силой оскорбителя. Сразу же прикинул в уме свои возможности и сообразил, что надо молчать, только молчать. Ничего не зная об Иштване Петуре, кроме его фамилии и того, что успел заметить и услышать за один час, Ваи-Верашек ясно ощутил, что столкнулся с человеком безудержных страстей. Ваи сидел в глубоком кресле, несколько отодвинувшись от стола, и после нанесенного оскорбления не произнес ни единого слова; ему казалось, что вот-вот он провалится сквозь землю со стыда, впрочем, этого и хотелось ему больше всего. Боже, для чего жить на свете такому беспомощному человеку!

Минутное молчание после ухода Петура нарушил хозяин дома Матяш Духай. Кротко и ласково заговорил он с Ваи-Верашеком:

— Прошу тебя, не обращай внимания! Будто ничего и не случилось. Знаешь, я просто дрожал от страха, боялся, что ты вдруг возразишь ему. А ведь тогда, спаси-помилуй! Петур способен с бухты барахты, ни с того ни с сего влепить пощечину любому. Он зверь! Дикий зверь. Ему перечить нельзя, да и не стоит. Нам уже всем попадало от него.

Доктор Карако, главный врач города, улыбаясь, махнул рукой.

— Да еще как! Я никогда не обращаю на него внимания. Просто считаю его сумасшедшим, и все тут.

Духай продолжал:

— Я же говорю тебе, дикий зверь. Но только когда разозлится. А так он добрейший человек. Второго такого я и не видывал. Для друга сделает все, готов оказать и любую услугу, любое одолжение. Последнюю рубаху снимет с себя, если попросишь. Защитит каждого, кто попадет в беду, всякого, кого обидят несправедливо. Ну а если уж сам бывает несправедлив — что ж! — такой у него неистовый нрав.

Ваи-Верашек мучительно выдавил из себя:

— Оставим это. Не стоит о нем говорить.

Вмешалась и хозяйка дома, супруга Духая:

— Ну конечно. Не стоит обсуждать этот вопрос. Петур так разгневался, что даже не заметил, к кому он обращается. Можете считать, что он говорил вовсе не вам, а мне, например, — сказала она и засмеялась.

Но Духай был уже не в силах остановиться.

— Вот увидишь, он раскается и, когда вернется, сам захочет помириться с тобой. А в добрую минуту он может быть очень мил. Беспощаден он только к тем, кто перечит ему. Представь, ведь он даже человека убил.

Жена, желая выгородить Петура, поправила его:

— Ну, не прямо же убил, а на дуэли.

— Да, да, дружочек, он одному человеку голову надвое рассек. Буквально надвое! Саблей. И знаешь, даже не пожалел. Когда однажды об этом зашел разговор, он сказал только: «Это был подлец, он нахальничал и получил по заслугам».

Ваи-Верашек, будто снова испугавшись опасности, которой только что подвергался, вытаращил глаза и спросил:

— Да кто же он такой?

Главный врач хотел отделаться кратким ответом:

— Типичный венгерский барин. Буян, забияка, самодур. Делает все, что вздумается, считая, что ему все дозволено. А впрочем, его нетрудно счесть и сумасшедшим.

— Ты познакомишься с ним, — продолжал Духай, — и увидишь, что это необыкновенно колоритная фигура. Такие люди описаны в романах Йокаи, правда, в несколько идеализированном виде: там они всегда борцы за справедливость и с неустрашимой отвагой выступают на борьбу со злом. А в действительности эти герои выглядят несколько иначе, чем в романтических произведениях литературы, — скажем откровенно, на самом деле они себялюбивые, грубые самодуры. Но я утверждаю только одно: они интересны, — во всяком случае, Петур.

— А чем он занимается? — поинтересовался Ваи-Верашек.

— Он помещик, — ответила хозяйка дома.

Духай добавил:

— Сейчас его дела в упадке. Он уже промотал свое поместье в тысячу хольдов. По обычной барской программе — женщины, вино и цыгане. Он был известнейшим гулякой во всей округе. По части выпивок и кутежей, я думаю, он установил мировой рекорд. До войны о Петуре ходили целые легенды, но, в отличие от обычных легенд, в них все было правдой. Мало того, — если легенда гласила, что он выпил за один присест десять литров вина, можно было сказать с уверенностью, что он выпил одиннадцать. Каждый вечер он ужинал в «Резеке», после закрытия забирал с собой цыган и всех собутыльников и кутил с ними до утра в какой-нибудь захудалой корчме.

Ваи-Верашек сказал:

— Корчма — тоже высоконравственное учреждение!

А главный врач добавил:

— И она дает пользу государству!

Духай:

— Если появлялся полицейский и пытался придраться к ним, Петур хватал его за шиворот и выкидывал за дверь.

— Стало быть, и так можно?

— Ах, наивный человек! Предположим, полицейский донес бы на него? А дальше что?.. Да он и не доносил. Как бы он посмел!

Квашаи сказал, смеясь:

— Полицейский придирался только тогда, когда еще не совсем уяснял себе положение. Но как только Петур выбрасывал его за шиворот, ему сразу же все становилось ясно.

Главный врач перебил его: