Избранное

— Откуда ты знаешь, как я люблю? Человек живет, как может.

— Хотел бы я посмотреть, как ты дробишь камни где-нибудь на дороге.

— Нет, не на дороге, а в городе, на площади Лайоша Кошута. Интересно будет проинтервьюировать новоиспеченного каменолома, — сказал главный врач.

— Сделайте одолжение!

Жена обернулась к Духаю.

— Да не говорите вы таких глупостей. Ведь одного часу бы не выдержали.

— В первый день. А через неделю уже привык бы.

С улицы послышался собачий лай, потом глухие шаги в палисаднике. Донесся голос Петура, — он дружелюбно успокаивал лающего Чомая, собаку художника, который снимал соседнюю квартиру-ателье и назвал своего пса по имени одного отчаянного художника-экспрессиониста. В дверь постучали. Петур вошел в комнату. Все смотрели на него вопросительно, кто-то спросил:

— Ну?

— Пока ничего. Надо подождать еще несколько дней. Не будем говорить об этом.

Все успокоились. Наконец опасный заговор и вооруженное восстание стали конфиденциальным делом. Но Петур все-таки не мог сдерживать себя.

— Если только этих мерзавцев свалят, я собственной персоной наймусь в палачи. Колесование — детские игрушки по сравнению с тем, что я выдумаю… и сделаю на самом деле!

Госпожа Духай сжала губы, помолчала, потом, не сдержав раздражения, проговорила:

— Прошу вас, не говорите подобных вещей! Такое не говорят вслух, даже когда человек находится в комнате один, без свидетелей.

— Сударыня, целую ваши ручки, вы всегда правы. Я уже умолк. Но ведь здесь-то мне нечего бояться доноса? Надеюсь, сказать это здесь так же безопасно, как выругаться вслух в своей комнате?

И взгляд его невольно упал на Ваи-Верашека. Тот покраснел. (Час от часу не легче!) Все, за исключением Петура, смутились. Вступилась хозяйка дома.

— Да, у нас вы в полной безопасности. Но важен принцип. Молчание — правило благоразумия.

— Да я ведь уже давно перешел на другую тему. Господин Ваи сердится на меня. Или нет?

— Сделайте одолжение, не будем об этом говорить.

— Ну, все в порядке. Тогда… Помиримся! Выпьем за дружбу по стаканчику вина.

— Вина? — всполошилась хозяйка дома.

А Духай заявил:

— Вина у нас нет.

— Нет? Да вы, видно, коммунисты!.. Что ж, нет, так велю принести.

— Откуда? Ты же знаешь, что ночью все закрыто.

— Да ведь бакалейная Вайса здесь по соседству. Надо его разбудить.

— Пишта, не устраивай комедий. Не стоит. Может выйти неприятность.

— Какая еще там неприятность? Ты что, боишься? Ничего! Скажи властям, чтоб они к тебе не приставали, мол, у них все козыри в руках. Они сильней, поэтому ты сдачи им не дашь, а на дуэли не дерешься из принципа.

— Я не боюсь, но, право, это бессмысленно. В девять часов лавки закрывают, сейчас уже первый час ночи. Даже незаконным путем тебе не добыть вина.

— Ха! Незаконным путем! Не говори чепухи, осел. Не-за-конно…

Жена пришла на помощь Духаю.

— Ну, Пишта, не упрямьтесь. Поймите, чего нельзя, того нельзя.

— Целую ваши ручки и понимаю, но тем не менее прошу вас разрешить нам распить хотя бы одну бутылку, ну хоть маленькую бутылочку. Дело самое пустяковое. Выпьем за шкуру еще не убитого медведя. Я так счастлив, что нынче все равно не засну до утра. Сударыня, одну только бутылочку.

— Но раз дома нет вина!

— Это я уже знаю. А у Вайса есть.

— Он давно запер лавку и спит.

— Ничего. Йожи его разбудит.

— Йожи тоже спит.

— Его уж я сам разбужу.

Он встал, улыбаясь, поцеловал руку жене Духая, она рассмеялась, выразив согласие. Петур пошел разыскивать слугу.

Он оставил дверь открытой, подошел к каморке, распахнул дверцу и заорал:

— Эй, Йожи, aufstehen![61] Раз-два!

Небольшая пауза. Йожи проснулся и зажег свечу.

— Скорей, скорей! Одевайся. Пойдешь к бакалейщику Вайсу, разбудишь его и принесешь три литра вина. Только не красного, а белого. Долго не копайся.

Он появился в дверях комнаты, остановился в нетерпеливой позе, потом побежал обратно к каморке, и оттуда послышался его гневный голос:

— Что ты делаешь, осел? Что ты там возишься с этими сапогами? Брось их к черту и иди босиком.

Йожи что-то прогнусавил.

— Заткнись, пока не вышвырнул тебя. На вот тебе деньги, заплати в пятикратном размере, дай, сколько он хочет, только беги!

Он опять появился в дверях и, обернувшись, посмотрел вслед исчезнувшему во мгле парню, потом закрыл за собой дверь.

Жена Духая спросила:

— Что же, он босиком пошел?

— Конечно, босиком.

Духай рассердился.

— Почему ты не позволил ему надеть сапоги? Ночь холодная, нынче заморозки. Он может простудиться.

— Ни черта не простудится. Это ты один такой нежный!

— Нет, простудится. Бедный мальчик.

— Ничего, заживет как на собаке! — бросил Петур.

— И в такой холод и грязь ему придется топтаться перед лавкой до тех пор, покуда хозяин не проснется! — сказала жена Духая.

— А я думаю, что Вайс и не встанет. Не сошел же он с ума, — заметил Духай.

— Да. Конечно, он не отпустит вина, — согласилась с ним жена. А главный врач сказал:

— Ведь это запрещено. Он не посмеет дать.

Петур воскликнул:

— Э-эх! Забыл я сказать этому щенку, чтоб он сказал, кто его посылает… Ну да все равно. Винцо мы разопьем и мирно разойдемся по домам. На дворе холод. Погано! Удивляюсь, что еще не замерзло все.