Избранное

Петур рассмеялся. Лицо у него побагровело от внутреннего напряжения. Он выпил вина и поднес стакан Вайсу. Вайс принял стакан, но сделал два шага и поставил его на буфет. Петур закричал:

— Это что такое?! Господин Вайс! Вы бунтовать вздумали?

— Простите, я не пью.

Голос Вайса был глух и дрожал.

— Не пье-е-ете?!

Ваи-Верашек поднялся, подошел к Петуру и взял его за руку.

— Ну, прошу тебя, оставь ты этого человека. Мы очень хорошо повеселились, ты превосходный малый, но оставь уж его, пусть идет домой, а мы побудем немного одни.

Петур недоуменно обернулся к Ваи-Верашеку и состроил удивленную физиономию. Ваи-Верашек продолжал:

— Ведь нам есть о чем друг с другом поговорить.

Вмешался и Духай:

— Вайс, идите домой и, пожалуйста, не сердитесь на меня. Вы сами виноваты. Зачем не остались дома?

Вайс хотел что-то сказать, но проглотил слова, повернулся и двинулся было к двери.

— Стой, свинья! — заорал Петур.

Но вдруг, передумав, схватил пустую бутылку, сунул ее в руку Вайса и быстро проговорил:

— Идите, Вайс, налейте эту бутылку дополна и принесите нам.

Казалось, он хотел таким образом оставить путь к отступлению и себе и Вайсу. Но не успел еще Вайс закрыть за собой дверь, как Петур снова заорал:

— Вайс!.. Стой!

Вайс обернулся, держа пустую бутылку за горлышко так, что она прикасалась к его ноге.

— Смотрите не упадите, на улице грязно. А если вы поскользнетесь и упадете, бутылка разобьется… бутылка ведь… хрупкий предмет.

И, выхватив револьвер, он пустил пулю в бутылку. Выстрел, дым, звон осколков, упавших на порог. Г-жа Духай взвизгнула, Вайс застыл на месте.

Петур громко засмеялся, потом сел к столу.

— Можете идти, господин Вайс.

Духай, очевидно, потому, что был крепко уверен в своей неприкосновенности на основании пакта с Петуром, сказал, качая головой:

— Что делает, скотина!

Главный врач зычно захохотал и этим словно подал знак. Все снова принялись хохотать, да так, что долго не могли произнести ни одного слова. Вайс исчез.

Первым стал серьезным Духай.

— А стрелять было все-таки глупо. Что, если где-нибудь неподалеку бродит красный патруль? Ведь из этого скандал может выйти.

Петур махнул рукой.

— Поменьше бы ты почитал красные патрули. Видно, поверил во всю их комедию. Погоди, голубчик, после этой пролетарской масленицы придет для них и великий пост.

Жена Духая попросила:

— Да перестаньте же говорить о политике. Ненавижу я эти непрерывные разговоры о политике. Не беда! Когда-нибудь все это придет к концу. Господь милостив.

Духай заговорил опять:

— Что, если б ты попал в него, а не в бутылку? Вдруг прострелил бы ему ногу или в живот угодил?

Петур засмеялся.

— Тогда, значит, ему бы не повезло.

— Помнишь, в этой, как она там называется, корчме ты прострелил шляпу кларнетисту?

Петур отрицательно покачал головой.

— Ну, помнишь, когда мы заставили цирюльника цыган побрить на крыше?

Петур выпятил губы, нахмурил лоб.

— Кое-что припоминаю… но, чтобы я шляпу прострелил, этого не помню.

— Так ведь самое феноменальное было в том, что цирюльник брил цыган, а сам ежесекундно с ужасом поглядывал на тебя. И брил он не глядя.

Петур улыбался.

— Да, да, это помню. А потом в питейной я заставил цирюльника песни петь. Он вошел в азарт и, помнишь, здорово пел: «Еще сегодня ночью жандармской кровью распишусь…»

И он пропел песню до конца, спел обе строфы.

— Хорошая песня! Чудная! Никогда еще не слышал ее, — пролепетал Ваи-Верашек.

Духай махнул рукой.

— Старинная песня. Теперь уж ее не знают нигде, а здесь в округе я ее частенько слыхал.

— Я хотел бы выучить ее.

— Ну, вот слушай, — сказал Петур и снова затянул песню. Но пел уже тихо: «Если я войду, если я войду в Абоньскую корчму…»

Ваи-Верашек разыскал в кармане клочок бумажки, и его охватило чувство какой-то смутной радости, когда Петур любезно склонился к нему и стал тихонько напевать.

— Дай, пожалуйста, карандаш! — попросил Ваи-Верашек Духая.

В это мгновение на дворе залаяла собака. Она лаяла все неистовей. В комнате затихли, прислушались. Раздался громкий стук. Все переглянулись.

— Войдите! — крикнул Духай.

Дверь открылась. Вошел милиционер. Худой, высокий человек средних лет.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— Добрый вечер, — ответили ему два-три голоса.

Петур отвел от него взгляд. Милиционер стоял с застывшим лицом.

— Что здесь происходит? Попойка, что ли?

Он оглядел комнату, взгляд его задержался на бутылках. Духай ответил:

— Да нет. Какая тут попойка? Сидим и беседуем.

— А в бутылках что? Конечно, ключевая вода… Разрешите поглядеть.

Он подошел к столу, поднял стакан и понюхал его. Петур крикнул:

— Нечего принюхиваться! Да, мы пили вино. Никто этого не отрицает.

— Хорошо. А запрещение вам известно?

Петур не отвечал. Ему хотелось молчать. Квашаи попытался смягчить положение:

— Но, милый друг, не будьте так строги. Запрещения мы, к сожалению, придерживаемся, потому что не разрешают пить…

Главный врач подтвердил:

— Придерживаемся. Не так, как председатель директории товарищ Ступко, который, впрочем, тоже придерживается этого запрещения, когда спит.

Квашаи стал оправдываться: