Избранное

— Погода и та точно с ума сошла. Не припоминаю, чтобы первого мая был когда-нибудь такой холод.

— Красному маю погода немножко напортила.

— В Пеште была буря. На проспекте Ракоци свалился столб, убило журналиста.

— Как его фамилия? Кажется, Париш?

— Париш? Наверно, еврей.

— Значит, нечего его жалеть.

— Во всем эти свиньи виноваты. Ничего, им еще достанется, — добавил Петур.

Все замолчали. Но Петур не в силах был держать про себя свои мечты.

— Эх, ежели в один прекрасный день удастся свалить этих разбойников по всей стране! Год будем в крови купаться.

— Не надо! Что ты! Слишком длительное купанье то-же может повредить.

Это сказал Духай. Петур оторопел. Он злобно посмотрел на Духая и, угрожающе подняв палец, сказал с расстановкой:

— Берегись! Я тебя, приятель, очень люблю, но предупреждаю: мы и с тех спустим шкуру, кто посмеет нас утихомиривать. Ты, верно, не понимаешь, что эти мерзавцы совершили величайшее преступление в истории.

Духай побледнел.

— Прости, я их не защищаю! Но я не сторонник безрассудств.

— Безрассудств? — повторил Петур и умолк.

И вдруг Квашаи удивил всю компанию следующим заявлением:

— То, что они делают со страной, — свинство, но если взять самую идею — идею коммунизма, то надо признать, что в ней есть зерно истины, и немалое зерно.

— Да вы шутите! — подзадорила его г-жа Духай.

Главный врач сказал:

— Простите, сама идея покоится на логически неверном умозаключении. Коммунизм исходит из предпосылки, что люди равны. Однако, как врач, я могу с полной уверенностью заявить, что люди неравны.

— Ну, дело обстоит не так просто, — заметил Духай. — Ныне живущие люди на самом деле неравны, но…

Петур перебил его:

— Все это болтовня. Люди не равны, потому что существуют господа и существуют крестьяне, рабочие — словом, народ. А чернь всегда надо держать в узде, иначе она работать не будет.

Этому обмену мнениями положило конец возвращение Йожи. Он остановился в дверях. Его босые ноги были все в грязи. Он вернулся с пустыми руками.

— Ну что? — резко спросил его Петур.

— Не дает.

— Ты с ним говорил?

— Говорил. Он не дает. Сказал, что в такой час не откроет лавки, да и нельзя ему давать.

— Ты сказал ему, кто тебя послал?

— Да, сказал, что меня послал господин Петур.

— А что же он ответил?

— Что ему очень жаль.

— Так! Ну, ладно, пойдем вместе. И тогда он действительно пожалеет. Пожалеет, что не дал.

Петур зашагал по комнате, а Йожи внезапно исчез и больше не появлялся.

— Послушай, не связывайся с этим евреем, — уговаривал Духай, — а то он еще донесет на тебя.

Петур вышел из комнаты и крикнул Йожи:

— Что ты там опять делаешь? Брось сейчас же сапоги!

— Холодно, грязь, вы уж позвольте…

— Выходи немедленно!

Вмешалась жена Духая:

— Пишта, оставьте в покое этого парня.

Духай присоединился к ней:

— Почему ты не даешь ему надеть сапоги?

— Черт с ним, с этим мямлей. Я пойду один.

И он быстро вышел.

Компания заговорила о другом. Хозяйка дома расспрашивала Ваи-Верашека, какое его любимое кушанье, — она хочет его пригласить на субботу на ужин. Еда, напитки, свиные отбивные… а впрочем, все равно, все кушанья хороши, если они хорошо приготовлены и из хороших продуктов… О, эта картина, этот пляшущий негр! Почти слышишь, как он отбивает деревянными подошвами чечетку… Кстати, давно ли поселился в городе ваш сосед, художник Ярмаи, и над чем он работает? Очень талантливый парень. Да, да, конечно, но ленив, как свинья… Да, здесь красиво, только вот когда дождь идет, ужасная скука и грязь по колено… С тех пор как началась эта диктатура, на рынке почти ничего не достанешь: крестьяне ничего не продают, — не нужны им новые деньги… А в сущности, черт их знает, что затеяли эти Петуры! Да и кто у них? Вывшие офицеры да несколько интеллигентов, — говорят, есть среди них и два еврея: один — адвокат, а другой — владелец лесопилки…

— Что-то долго нет Петура. Видно, там неудача. Вайс не идет на уступки.

Прошло порядочно времени, наконец Петур вернулся. Вслед за ним вошел лавочник Вайс; в руках и под мышками он держал пять бутылок вина. Лицо Петура было бледно, взгляд строгий. Он взял бутылки из рук Вайса, и оба при свете заглянули друг другу в глаза, — казалось, из-за царившей на улице тьмы им пришлось отложить этот обмен взглядами. Странно противоположны были коренастый, низенький, толстощекий Петур и стоявший перед ним высокий худой Вайс с выступающим кадыком.

Бутылки уже стояли на столе, и, когда Петур отвернулся от Вайса, чтобы заняться вином, лавочник направился к дверям.

— Стоп! Вы останетесь здесь, Можи! — прошипел Петур Вайсу. — Удирать не положено. Выпейте-ка с нами.