Избранное

— Послушай! Я сделал грандиозное открытие. И не одно, а много, больше того — открыл целый мир! Я разгадал строение мира, нашел к нему ключ, и это так взволновало меня, что я просто должен поделиться с кем-то, поговорить с человеком, с живым существом.

Вам ясно то, что сразу же уловил я? Чувствуете это декрещендо? С кем-то — ну, «кем-то» я, возможно, и не был. Значит, с человеком, даже еще меньше, с живым существом. Вот как ценили меня в Египте! А ученый жрец продолжал:

— Ты встретился мне случайно. Ну, не беда, быть может, это даже к лучшему. Мое открытие не созрело еще для того, чтобы я мог сообщить о нем своим ученым коллегам. Расскажу тебе, что я открыл. Думаю, ты поймешь, я давно подозреваю, что ты не столь глуп, сколь прикидываешься.

Тут я мог себя выдать, но только улыбнулся. Не стану приукрашивать, улыбнулся я идиотски.

— Так слушай же!

— Я само внимание. — Для подтверждения того, что я весь обратился в слух, я даже подергал себя за правое ухо.

Конечно, у меня сразу появилось плохое предчувствие. О, святые боги, хотел я воскликнуть, Ра, Изида и Озирис. А что, если он на самом деле открыл какую-нибудь истину, предположим, закон тяготения?

— Весь вечер я наблюдал за луной. Даже не наблюдал, а просто на нее смотрел. Смотрел пристально, смотрел рассеянно, отводил от нее глаза, снова вглядывался. И вдруг у меня возникла давно дремавшая в мозгу мысль.

Тут я совершил первую неосторожность. Мне следовало спросить: где? Он бы повторил: в мозгу. Я должен был ужаснуться, пожалеть его и предложить обратиться к Сут-Ра-Месу, нашему самому знаменитому врачу. Все это я упустил и дал ему возможность продолжать:

— Луна круглая. Понимаешь? Я смотрел и видел, что она круглая.

— Понимаю, — допустил я роковую обмолвку.

— Вот видишь, ты все-таки соображаешь.

— Пардон, пардон, — спохватился я. — Я на самом деле ничего не понимаю.

Однако жрец больше не мог сдерживаться, ему было необходимо высказаться, следовательно, мне он уже не поверил и продолжал:

— Луна круглая. И свет получает от солнца.

Да, да, мысленно, тайком возликовал я, и во мне разгорелось отчаянное любопытство к ходу его мыслей, к тому, что он мог заметить при отсутствии приборов, как пришел к своим заключениям, и я подумал: мне конец! Пусть лучше мучительная смерть, чем вечное молчание, больше я не выдержу! Собственная решимость привела меня в ужас. Мне надо было протестовать против того, что он говорит, уверять, что это бессмыслица, но горло у меня перехватило, и я не мог выдавить из себя ни звука. А ведь ясно чувствовал, что быть беде. Обо мне жрец не заботился, я для него был лишь предметом, каким-то электрическим проводником, с помощью которого можно унять его волнение, и он спешил выговориться:

— Луна круглая. Свой свет она получает от солнца. Ее обращенная к солнцу сторона всегда светла. Солнце неподвижно! Оно бесконечно велико! Во много раз больше земли. Это раскаленная круглая масса. И земля тоже круглая. Она движется! Вертится вокруг себя. Луна меньше земли. Этого ты не понимаешь, правда? Не можешь понять. Так послушай же!

В ужасе я хотел бежать. Но жрец схватил меня за руку, он был силен, словно буйный помешанный, и не отпускал меня.

— Слушай! Моя первая мысль исходит из наблюдений, которые я сделал во время морского путешествия. Я увидел далекий парус, плывущий в открытом море. Мы приближались к нему. Сначала виднелась только верхняя часть паруса…

— Нет, нет, нет! — заорал я и, вырвавшись у него из рук, бросился наутек.

В ту ночь я не спал. И мои скверные предчувствия вскоре оправдались. Две недели спустя ученый жрец по имени Нем-Мат-Ра предстал перед судом. Обвинялся он вместе с двадцатью одним сообщником — всеми теми, с кем он общался в последние дни. И среди них был я.

Нас всех обвинили в еретичестве, в поругании веры, в распространении лжеученья, в предательстве родины, в богохульстве, подрывании авторитета Египта, в подстрекательстве против частной собственности, в непристойности, клевете, в устройстве публичных скандалов и в нарушении законов.

О судебном разбирательстве мне ничего точно не известно, вернее, я знаю лишь, как проходило дело, касающееся меня. Допрашивали меня последним. Недолго, не более получаса. Я был изворотлив, как уж, и мне еще повезло. На вопрос о месте рождения по странной рассеянности я ответил, что родился в Апоштаге[63]. Услышав это, судьи рассмеялись, а один из них, удивленно всплеснув руками, сказал:

— Такого и города-то нет.

Когда мои личные данные занесли в протокол, последовали вопросы, касавшиеся существа дела. Звучало это примерно так:

— Признаешь ли ты, что в половине двенадцатого ночи 20 мая 1562 года до рождества Христова Нем-Мат-Ра сообщил тебе о некоем своем новом открытии?

— Признаю.

— Расскажи, о чем он говорил.

— О луне, солнце и, если не ошибаюсь, о земле, — ответил я сначала вполне вразумительно, чтобы мне и в дальнейшем верили.

— Что он сказал о луне?

— Он сказал, будто обнаружил, что становится круглым, когда смотрит на луну.

Главный жрец не мог удержаться от улыбки. Остальные жрецы-судьи рассмеялись.