Избранное

Свои знания я нес, как тяжкий груз, постоянно дрожа от страха выдать себя, но потом напрактиковался в молчании и в конце концов почувствовал себя в безопасности. Разумеется, все, что говорили, писали и делали ученые, полуученые и вовсе неучи в нашей стране — Египте того времени, я считал чистейшей ерундой. Чтобы не оказаться неточным в своем изложении, должен признать: иногда у нас говорили и делали — менее всего писали! — вполне разумные вещи. Например: летом бывает тепло, а зимой не очень — так говорили (не надо забывать, что речь идет о Египте); если случайно прикасались к горячему горшку, тут же отдергивали руку — так делали. Естественно, я никогда не мог возвыситься до ученых и полуученых, не мог подняться выше звания писца, а точнее, копировщика. Самое большее, что я мог, это учить детей механически заучивать правила, следовательно, занимал в обществе положение, соответствующее нынешнему идеальному учителю гимнастики, шахматисту из кофейни или тоже идеальному зубному врачу, не имеющему понятия ни о чем на свете, кроме удаления и пломбирования зубов. Но даже в мире себе подобных, стоявших на общественной лестнице чуть выше рабов, я выделялся, как уродливая недоразвитая пятая конечность какого-либо четвероногого.

Мне приходилось быть очень осмотрительным, а это давалось не легко. Отнюдь. Однажды, например, в моем присутствии кто-то спросил одного из ученых главных жрецов: почему брошенный в воду камень тонет, а дерево остается на поверхности. Ученый главный жрец отвечал без колебаний и вразумил невежду, пояснив, что дерево — любимое растение бога воды Хани, и бог охотно несет его на своей груди, а камень ему безразличен, о нем он не заботится — пусть себе тонет. Я, конечно, знал об удельном весе, о соотношениях удельного веса дерева, воды и камня, но не перебивал, не вмешивался. Или другой случай, он произошел с сыном верховного жреца. Однажды юноша принял участие в охоте на львов, он выбрал неудачное место и стоял спиной к хищникам, и один из них набросился на него с диким ревом. Юношу вырвали из когтей льва, но вскоре у него развилась странная болезнь, о которой жрецы — врачи Египта того времени ничего не знали, но я читал о ней в своих тайных книгах. По временам молодого человека охватывал ужас, он дрожал всем телом, плечи, руки, голова ритмично подергивались. Вообще-то дергался он с тех пор постоянно, хотя и не столь резко. Тряся головой, он, казалось, твердил: «Нет, нет, нет!», а вздергивая плечи, словно умолял: «Оставь, оставь, оставь!»

Ученые установили, что дух одного из убитых врагов верховного жреца вселился в юношу и терзает беднягу; враг был главой другой религиозной секты, и изгнать его дух можно только устрашением. Следовательно, время от времени надо пугать духа, а по сути дела, самого юношу. Его, например, укладывали в сарае, усыпляли тихими, ласковыми словами, затем оставляли одного, а спустя немного времени подгоняли к сараю львов, хищники начинали кусать, грызть, рвать друг друга, юноша просыпался от дикого рева, шума, сарай сотрясался и, казалось, сейчас обрушится. Состояние его с каждой неделей ухудшалось, но я ничем не мог ему помочь, это ведь ясно. Надеюсь, не нужно объяснять, почему именно, и оправдывать себя. Не говоря уже ни о чем ином, если бы я распустил язык и принялся отрицать то, что болезнь вызвана злым духом, мои утверждения противоречили бы учению святой веры.

Замечу, между прочим, что благодаря моей постоянной замкнутости, немногословию, которое можно было объяснить благоговением, и уклончивым ответам меня считали хотя и славным парнем, но слабоумным и частенько надо мной посмеивались. Если я попадал в общество — случайно, так как я избегал людей, — о чем бы там ни заговаривали, о том ли, что цель поэзии — прославление бога Солнца, что искусство всецело — проблема форм, а возможно, одно из средств освобождения рабов, что самый эффективный метод поднятия общественного благосостояния — строительство пирамид, ибо оно предоставляет людям работу, я молчал, но ощущал безошибочно: что я ни скажу, меня слушать не станут, у них есть о чем говорить лишь друг с другом, я для них нуль.

Однажды мне пришлось наблюдать, в качестве официального лица, за пытками и казнью одного еретика. Еретик принадлежал к числу тех несчастных, которые задумываются над явлениями и что-то начинают осознавать. Человек этот решил, что узнал нечто полезное о глазной болезни, называемой трахомой. Не так уж много, просто у него возникло подозрение, что между трахомой и неопрятностью, по-видимому, существует некая связь. А если это так, то, по его мнению, чистота может служить защитой от трахомы.