Избранное

Если он порой и поддавался ласковым уговорам, все равно терпения хватало ему не более чем на полчаса. Он просто не умел слушать объяснения. Душой и телом восставал против того, чтобы сидеть спокойно, молчать, вникать в скучные материи, которые вдалбливались ему в голову. И теперь с участием смотрел на Надьреви: натерпится же он с ним горя, как Пакулар. Учитель будет, видно, лезть из кожи вон, считая, что выполняет свой долг, но все его старания окажутся тщетны. Впрочем, и другое чувство, которое приходилось подавлять, чуть ли не презрение, ненависть, возбуждал в нем Надьреви. Андраш боролся с собой. После небольшой паузы он неожиданно переменил тему:

— Если у вас нет денег, я попрошу отца заплатить вам аванс. Дитя не плачет, мать не разумеет. Господин Пакулар не стеснялся. В первый же день потребовал, чтобы ему выплатили жалованье за два месяца.

Ошеломленный Надьреви, посмотрев на него, пожал плечами. Что ему делать, если он не такой смелый, как Пакулар?

— К какой карьере вы готовитесь? — спросил тут же Андраш.

— Буду адвокатом.

У Надьреви заблестели глаза: он надеялся услышать теперь что-нибудь приятное, обнадеживающее.

— Вам не подходит. — И молодой граф, словно увидев его впервые, окинул с ног до головы испытующим взглядом.

— Почему?

— Адвокат должен быть изворотливым, хитрым. Вам больше подходит должность судьи.

— Почему? — недоумевал Надьреви.

— Согласитесь, что я прав, — словно желая его успокоить, махнул рукой Андраш.

Такое мнение, прозвучавшее, правда, как похвала, повергло учителя в растерянность. Ему не терпелось закончить эту беседу, этот допрос с пристрастием.

— Каковы все же ваши намерения? Когда вы собираетесь начать занятия? — спросил он.

Молодой граф засмеялся, видя, что Надьреви, сам того не замечая, уже примирился с отсрочкой.

— Со временем, если у меня появится охота…

— Если у вас появится охота… Охота у вас никогда не появится. — Андраш продолжал смеяться. — Так… в странное поистине положение попал я. Вы, разумеется, можете делать, что вам заблагорассудится, а я здесь не вправе бездельничать. Я… я, изволите видеть, не вправе обедать и ужинать, не заработав этого. Мне на самом деле неловко.

Андраш оторопел. Ну, этот Надьреви со своим усердием просто чудовище. Что с ним делать?

— Хорошо, ради вашего спокойствия немного погодя… Какой сегодня день? Суббота? Хорошо. На следующей неделе.

— В понедельник.

— Нет, этого я не обещал. Я только сказал, на следующей неделе. На этой неделе уже не имеет смысла, завтра ведь воскресенье. По воскресеньям и гимназисты не учатся, не так ли?

— А сегодня?

— Сегодня уже поздно.

— Разве? Тогда, например, во вторник.

— Хорошо, во вторник.

— Значит, вы обещаете. Хорошо, я подожду до вторника.

«Я подожду». Эти слова не понравились молодому графу.

— Что вы скажете о деревне? — заговорил он слегка в нос. — Или вы еще не видели ее? Не успели посмотреть?

— Нет.

Некоторое время они беседовали о деревне. О ее жителях, о местных условиях, о докторе, симпатичном человеке, который уже дважды спас Андрашу жизнь. Рассказ о том, как это произошло, какая опасность угрожала молодому графу, отложили до другого раза. В Берлогваре, — сообщил Андраш, — около пяти тысяч жителей. Католики и протестанты.

«Зачем такие сведения?» — размышлял Надьреви.

Андраш заявил, что местные жители славные венгры, и благосклонно прибавил:

— Люблю венгров: честный, добросовестный, трудолюбивый народ.

В устах столь благородного аристократа это было высоким признанием.

— Сейчас вернусь, — сказал он затем, встав с места, и ушел в другую комнату.