Избранное

Это «господин Надьреви» прозвучало отчужденно, почти безжалостно. Не соответствовало общему дружескому тону беседы. Насколько искренней было бы назвать его просто «Надьреви». «Не правда ли, Надьреви?» К тому же, когда граф Берлогвари обращался к нему, граф Правонски смотрел на него, на учителя, как на какого-нибудь диковинного зверя: что, мол, ответит этот неприятный субъект, не выпалит ли какую-нибудь неучтивость, не запнется ли, не вызовет ли улыбку. Чувствуя себя неловко, Надьреви постепенно мрачнел. Он надеялся, что Андраш отвлечется хоть немного от общего разговора и поддержит его морально, но тот бросил его на произвол судьбы.

В курительной говорили о том, что С. застрелил огромную дрофу, что Д. провел полмесяца в Вене, что Х. три недели прожил в Пеште, так как принимал ванны в Лукасбаде, и утверждает, что в Пеште сейчас страшно скучно, там нет ни души; у К. вскоре начнется охота; против Я. возбудили судебное дело о возмещении причиненного ущерба, так как весной он выстрелил в своего егеря; семья К. уехала в комитат Ноград, в свое поместье, а тем временем в их замок В. забрались воры и украли много картин и драгоценностей. С., Д., Х. и прочие были, конечно, все без исключения графы и бароны; упомянули даже об одном герцоге. Андраш хвалил повара за искусное приготовление блинчиков. Никто не умеет жарить блинчики, как Шаута. В них надо положить яйца, немного сливок и поджарить так, чтобы они и сырыми не были, и чтобы края и середина у них не подгорели, и они получились румяные с коричневыми пятнышками.

Когда граф Правонски посочувствовал бедному Я., который выстрелил в «этого олуха егевя» и, возможно, вынужден будет уплатить компенсацию, разгорелся небольшой спор. Граф Правонски возмущался судебными порядками, при которых Я., наверно, придется платить. Он назвал их «абсуг’дными». Когда егерь травит дичь, то идет на «г’иск». Если его подстрелят, то сам виноват. Раз он дрожит за свою шкуру, то нечего травить дичь.

— Если такой дуг’ак, квуглый дуг’ак, тог’чит перед моим г’ужьем, то неужели я должен платить?

Граф Правонски словно специально подбирал слова с буквой «р».

— Но ведь Я. мог убить этого беднягу, — покачав сокрушенно головой, заметила графиня.

— Да. Чуть не застг’елил, — засмеялся граф Правонски. — И не случайно. Ведь он г’ассвиг’епел из-за оплошности егевя. Услышав его г’омкий квик, подбежал к нему и напг’авил на него г’ужье. «Не ог’и ты, болван, иначе застг’елю тебя».

— Я. поступил неправильно, несправедливо.

— И я бы пг’иствелил егевя.

— Не говорите так, дорогой Эндре. Вы не правы. Неужели вы способны ни с того ни с сего убить человека?

— Я? Пг’еспокойно. Не мог’нув глазом.

Надьреви сидел потрясенный. Он не высказал своего мнения, да и не мог этого сделать, потому что его не спрашивали. А если бы спросили, то он лишь выразил бы свое негодование. Молча сидел он и думал, как бы ему, не дожидаясь конца разговора, уйти из курительной. Может быть, встать и, извинившись, сослаться на какое-нибудь дело, ему, мол, нужно, например, написать письма. Или сослаться на головную боль. Он никак не мог решиться что-нибудь сказать, предпринять. Боялся нарушить приличия.

— Нельзя ли мне уйти сегодня пораньше к себе? — наклонившись к Андрашу, спросил он наконец.

— Идите смело, почему бы и нет? Может же у человека начаться понос.

— Однако… У меня слегка болит голова.

— Это другое дело. — И громко прибавил: — Господин Надьреви жалуется на головную боль.

— Как неприятно! — проговорила графиня. — Примите какое-нибудь лекарство.

— Не стоит. Болит не так сильно, — возразил учитель.

— Головную боль легко прекратить в самом начале. Подождите… У меня тут есть какое-то лекарство. Вы когда-нибудь пьете аспирин?

— Нет.

— Тогда аспирин прекрасно поможет. — Графиня вынула из ридикюля коробочку аспирина. — Вот, пожалуйста. Примите две таблетки. — Надьреви взял из коробочки две таблетки. — Впрочем, подождите. Черный кофе тоже помогает. Выпейте две чашечки.

И учителю пришлось выпить две чашки кофе и принять две таблетки аспирина по полграмма.

— А теперь вам лучше всего лечь в постель, — пришел ему на помощь Андраш.

Надьреви, встав, поклонился и ушел из курительной. В свою комнату.

Он зажег лампу и сел на диван. Вздохнул тяжело. Потом принялся ходить из угла в угол. Он был в отчаянии. Что за люди! И не поверишь, что есть такие.