Избранное

Свой «Дневник из подвала», ставший одной из первых весточек жизни в освобожденной стране, Лайош Надь писал в январе 1945 года, в последние недели осады, писал при колеблющемся свете фитиля, среди запертых в подвале людей, в грозовой вибрирующей атмосфере опасений и страха. Он передает эту атмосферу объективно, лаконично, запечатлевая только факты. Писателя поражает правильность того, что он утверждал на протяжении целых десятилетий: дурной социальный строй способен испортить, чудовищно исказить душевный и интеллектуальный мир маленького человека! Ведь вот кое-кто из них продолжает верить в победу нацистов, и никто не возмущается, не хватается за оружие, видя, как разрастается даже в последний час фашистов их садистское человеконенавистничество. Верный своему характеру, не склонному к восторгам и ликованию, Лайош Надь и в момент грандиозной перестройки мира улавливал глазом подстерегавшую людей опасность: он знал, что противник упорен, что яд проник даже в души…

Понимая это, мы поймем лучше и художественный замысел писателя в созданных им после Освобождения рассказах, в повести «Деревня» (1946). Он стремится показать, во что превратилась освобождающаяся новая деревня, закостенелая в классовой розни и рабской приниженности. Он видит упорно отстаивающее свои позиции старое — крупных хозяев, точащих зубы на изменившийся в корне мир, спекулянтов, опустившихся дворян, видит разъезженную колесами невылазную грязь, видит корысть, готовую вцепиться в горло старикам, видит свыкшийся с керосиновой лампой старый уклад, — но обнаруживает и первые ростки самосознания, и радостно уверенное жизнелюбие молодежи. Со стеснительной растроганностью рассказывает он о душевных бурях получившего землю батрака, о скупой радости жнецов, впервые убирающих собственный урожай, о выступающей против непонятливости стариков молодежи, той молодежи, что ходит по земле, уже никому не кланяясь, с высоко поднятой головой.

Однако ничто столь не чуждо Лайошу Надю, как малеванье безоблачных идиллических картинок. Его сложившийся на протяжении десятилетий, крепко укоренившийся образ мыслей обнаруживал даже против воли и тотчас высмеивал притаившиеся кое-где тени старого мира, не щадил и пятнышек, нет-нет да и проступающих на лице новой жизни.

Главная сила его новеллистики и теперь — тонкий психологический рисунок, точные и красочные характеристики. Он по-прежнему оставался «ангажированным» писателем, умел видеть за деталями целое. Эти черты были присущи ему на протяжении всей его жизни, и потому он имел полное право написать о себе в первом своем автобиографическом романе — «Человек бунтующий», — появившемся в 1949 году: «На всем своем писательском пути я непоколебимо стоял на том, чтобы писать только то, что я чувствую и думаю, каковы бы ни были последствия». Приверженность к фактической достоверности, объективность в сочетании с субъективной страстью характеризуют все его творчество; это полностью относится к «Человеку бунтующему» и к продолжению его, вышедшему в 1954 году, уже после смерти писателя, — «Человек, спасающийся бегством». В первом он прослеживает собственный жизненный путь и эпоху до начала первой мировой войны, во втором — до появления «Кишкунхалома». Первое произведение скорее повествовательно, в нем соблюдается присущая роману последовательность изложения событий, второе — уже более обрывочно, эпизодично; в первом на переднем плане — перипетии личной жизни, во втором — сама история.

После Освобождения писательская слава Лайоша Надя росла стремительно. В эти годы он был крупнейшим из живых наших прозаиков. Одна за другой выходили его новые книги и сборники новелл. Премия Кошута, полученная в 1948 году, была действительным признанием героического пути писателя. Однако на последние его годы все же упала тень непонимания. Кое-кто не разобрался в горько-трезвом пристрастии Л. Надя к фактам, в неприятии им высокопарного ликования и романтизма.

Сегодня мы считаем Лайоша Надя одним из крупнейших прозаиков поколения Эндре Ади — Жигмонда Морица, замечательным нашим сатириком, мы видим в нем выдающегося боевого творца венгерской социалистической прозы. Его непоколебимая преданность угнетенному народу, который он упорно защищал в своих талантливых произведениях, ценна для нас всех. Самой яркой формой проявления его таланта была новелла, он стал одним из новаторов этого жанра.

Трудно было бы проследить его непосредственное влияние на современников и на новые поколения венгерских писателей, но все-таки очевидно, что в сознательной дисциплине формы, в «жесткой и резкой» манере изображения, в отталкивании от сентиментальности, в чистом, чуждом витиеватости стиле, присущих некоторой части самых молодых наших прозаиков, мы можем разглядеть его указующий перст, — духовный наказ…

Ласло Иллеш

УЧЕНИК Роман

Перевод Н. Подземской