Избранное

В другой раз отправится Заяц в соседнее село, где карьеры, посмотреть, как известковые печи кладут и как целых трое суток известняк пережигают. Как пережгут его, в нем весь жар собирается, а потом возьмешь белый кус, польешь его водой, он шипит, и пар над ним подымается, а вода закипает. Заяц смотрит на все это и думает. Нельзя сказать, что мысль его кипит, как жженый известняк, но что-то в голове у него варится. Из чистого же любопытства он ходил и на реку к золотоискателям. Золотоискатель шлепает по воде в резиновых сапогах, потом промывает золотоносным песок в деревянном лотке, а Заяц шлепает босиком или сидит возле лотка на корточках, смотрит, как вода понемногу уносит песок и на дно оседает черная железная руда, а в руде поблескивает золотая пыль. Золотоискатель собирает ее, макая кончик пальца в воловий рог. Заяц сам никогда бы не стал плавить золото, но страсть как любит смотреть, как другие плавят, смотреть и удивляться их работе. А когда первый раз пустили по железной дороге фирменный экспресс «Магура», Заяц вместе с другим опекуном, Зарко Маринковым, отправился прокатиться на экспрессе.

Он и лисьи норы ходил зимой обкуривать, лису, правда, ни разу так и не поймали, но зато все возвращались в деревню черные как трубочисты, и самым черным и задымленным бывал всегда Заяц. Когда в деревню заворачивали цыгане-веретенщики, первым к их шатру заявлялся тот же Заяц. Он целыми днями мог сидеть у цыганского костра, наблюдать, как вытачиваются веретена и как сморщенные старухи украшают их зелеными, лиловыми и оранжевыми ободками. И в карьеры он ходил смотреть, как там взрывчатку закладывают, и с величайшим удовольствием кричал: «Берегись, берегись!» — на случай если кто вдруг забрел в карьер. После взрыва он спешил посмотреть, как разворотило скалы. Во все он совал свой нос, всем интересовался. И обо всем старался расспросить, однако же надоедлив не был.

Такие люди делают мир более ярким. Заяц не мог без людей. Если попадался ему какой молчальник, он вынимал окарину, тихо на ней наигрывал, будто вздыхал, и молчальник тоже начинал отвечать ему вздохами. Когда людей вокруг не было, Заяц разговаривал с козой, или с коровой, или с собакой. Все собаки знали его, никогда на него не лаяли, а при встрече с ним издали виляли хвостами, словно говоря: «Здравствуй! Здравствуй!» Если он видел открытую калитку, он ее закрывал, если шел чужим виноградником и замечал, что порвалась рафия, тут же наклонялся и подвязывал побег. В былые годы из Берковицы в Софию перегоняли скот, гнали по двое суток, с ночевкой на Петроханском перевале. Заяц и со скотом раз ходил, до самого Петрохана — не подрядился, а просто хотел посмотреть, как оно бывает. И на мельницу ходил, когда мельник жернов снимал, отбивал его стальным зубилом и снова на место ставил, а Заяц топтался рядом и все языком прищелкивал — это надо же, в одиночку жернов снять и снова на место поставить! Мельник был еще более тощим, чем он сам, но здесь не сила требовалась, а ухватка, сноров.

Заяц в каждом деле хотел понять, какие тут нужны ухватки, целыми часами мог стоять перед шелковичным червем, смотреть, как тот выпускает шелковинку, вьет кокон и сам в нем скрывается. По весне он заглядывал в курятник: возьмет в руку яйцо, поднесет к уху и слушает, как там цыпленок. А цыпленок уже попискивает еле слышно. Заяц услышит писк и улыбается, а через два-три дня смотрит, как мягкий клювик пробивает скорлупу и цыпленок, поднатужившись, разбивает свою темницу.

Именно поэтому, понукаемый своей неистощимой любознательностью, и пошел Заяц с кузнецом на реку, посмотреть, какие он будет брать окатыши. И он не только смотрел, но и вместе с сыновьями Тико, по пояс в клубах пыли, махал кувалдой и колол камень.

Ребята взяли вербовые жерди, привязали к ним наполненные корзины и понесли — каждую корзину по двое, потому что камень был здорово тяжелый. Тико и Заяц идут впереди, за ними парни тащат свой груз, а позади всех скачут на одной ноге стриженые ребятишки, вроде и купаные, но такие же грязные, как и до купания. Дорога та же — ракитник, улица, заросшая собачьей бузиной, колодец с журавлем, потом дом Зайца, третий кол у ограды, так и оставшийся незабитым, и, наконец, дом Тико и шелковица, полная клевцов.

До третьего кола у Зайца так дело и не дошло, потому что в ракитнике он увидел Петра Сусова, который пришел с виноградарскими ножницами резать ракитовые прутья. «Ракитовые?» — переспросил Заяц и свернул с дороги посмотреть, как тот будет резать прутья. Кузнец и его сыновья с корзинами пошли дальше.