Стали они машину свою приготовлять, — продолжает рассказ Сусо. — И вдруг один как присвистнет. Второй обернулся, оба шеи вытянули, на улицу смотрят. И вижу, оробели они. Оборачиваюсь — на улице козлище стоит, к нам спиной, больше никого не видать. Те двое давай скорей ремень останавливать, дышло поворотили, так что оно стало вроде как руль, на мотор спереди две автомобильные щетки поставили, и щетки эти враз зашмыгали туда-сюда, как на автомобиле в дождь, а сзади прикрепили для чего-то облигацию госзайма. Тот, что повыше, вынул из кармана собачью лапу, крепко сжал в кулаке и скомандовал: «Двинулись!» Низенький тут же вскочил на ящик при машине, за дышло держится, тот, что с собачьей лапой, газанул и тоже вскочил на ящик. Щетки мечутся вправо-влево, диск визжит что есть силы, облигация позади на ветру полощется, шум поднялся страшенный, козел услыхал, повернул морду, глянул на них. Одну секундочку только и глянул да как кинется вперед, рога выставил, а те, уж каким чудом — не знаю, подпрыгнули на машине на своей да козлу навстречу, а столкнуться — не столкнулись, потому как циркулярка взмыла в воздух что твой самолет — не, вертолет! — вспорхнула, и все, а козел под нею остался, внизу. Мы аж онемели, а те на своей циркулярке выше да выше, уже с крышами вровень летят, круг сделали, над моим домом пролетели, а у меня под стрехой снопов десять кукурузы на семена хранятся, кто-то из них на лету руку протянул, отцепил сноп, и взмыли они еще выше. Циркулярка урчит, как самолет, диск визжит, щетки спереди шастают, ровно воду со стекла сгоняют, а сзади облигация, как весло кормовое. Я так полагаю, они облигацией этой направление машине задавали — куда лететь, прямо или вбок. Два круга этак сделали над деревней, еще один над Бибиным лицом и улетели в небеса. Мы внизу стоим, глазами хлопаем, козел — и тот стоит, тоже глазами хлопает.
«В точности так оно и было, — говорит Софрона. — Я даже на всякий случай перекрестилась — авось, как перекрещусь, те наземь попа́дают, ан-нет, не попадали. Той же породы небось, что давешние, только на зубах почему-то красной нитки нету».
А Сусо добавил: «Небось те упредили. Может, они и с того света, но все равно встречаются, вот как мы с тобой, и словечком-другим перекидываются. Ты как считаешь — с того света они или нет?» — обернулся он ко мне.
«Может быть, — сказал я. — Только если они с того света, зачем им понадобились автомобильные щетки, облигация конверсионного займа и сноп кукурузы, оставленной на семена? И уж тем более чугунная собачья лапа? А впрочем, что еще они могли у нас взять?»
«Что еще? — почесал Сусо в затылке. — Как подумаешь, что ни возьми — один черт! Вон американцы, когда на Луну летали, они что там взяли? Мешок с камнями, да и назад. Эти хоть автомобильные щетки взяли, собачью лапу, облигацию да сноп кукурузы. Одно мне обидно, что, когда забирали мою кукурузу, меня не спросили. Я бы им белой кукурузы дал, у которой зерна круглые. А они второпях желтую взяли, у нас ее лошадиным зубом зовут, уж и не знаю, какие от нее семена…»
«Если сорт хороший, все будет в порядке, — успокоил я. — Хотя не знаю, какие у них там условия и еще догадаются ли, что кукурузу надо сажать. Софрона говорит, они не больно умные. Наверно, так оно и есть, раз козла испугались. Как говорит Эмилиян Станев: «Кто с козлом не знался, тому и козлят не рожать». Так что неизвестно, удастся ли им с помощью автомобильных щеток, собачьей лапы, кукурузы и облигации госзайма привить нашу цивилизацию к своей варварской цивилизации».
«А что они еще могли взять для привоя? — сказал Сусо. — Возьми они корову, она бы уже по дороге всю бы кукурузу сжевала, так что оно, пожалуй, все к лучшему. Точно, к лучшему!» — мотнул он головой. И вдруг завопил: «Йе!» — и пустился вдогонку за коровами, потому что они не к реке пошли, а свернули вбок и рогами и мордами разворошили чужую копну.
Я смотрю на Сусо, бегущего по улице с возгласами «Йе, йе!», смотрю на спокойную, приветливую Софрону, вижу, как весело выталкивают трубы печной дым, воображение рисует летящую в небе циркулярку, и я думаю: «До чего же славная штука эта циркулярная пила!»
ПОПЫТКА ПОЛЕТА
Пьеса в двух частях
Опит за летене
София, 1978
Перевод Н. ГЛЕН
У ч и т е л ь К и р о — человек почтенного возраста, в прошлом учитель, ныне пасечник, носитель духа болгарского Возрождения.
И л и й к о-м о л о д о ж е н, витает в облаках.
Х а д ж и А в р а м У к р о т и т е л ь — церковный попечитель, обязанный своим прозвищем приручению грача; так называемый «малый хаджия», то есть «малый паломник», ибо на его счету паломничество не в Иерусалим, а лишь в Святую Рильскую обитель.
П е т у ш о к — кузнец и коновал, прозванный еще Диким Петухом.
М а т е й П у с т я к с блохой в ухе.