Избранное

П е т у ш о к. Хоть бы яйца нес, верно, дядя Аврам? Моя курица не летает, зато вон какое яйцо снесла! Бьюсь об заклад, что в нем два желтка.

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Ты, Петушок, мелешь незнамо что, закукарекал, можно сказать. Где ж это видано, чтоб петух яйца нес?

П е т у ш о к. Само собой, нигде! Петушиное дело — кукарекать да кур топтать, а яйца — это, само собой, бабье занятие. Мы, дядя Хаджи Аврам, больше насчет кукареку, а куры, само собой, больше насчет яиц! (Показывает всем яйцо.)

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Как же ты тогда хочешь, чтоб мой грач яйца нес, коли он мужского полу и зовут его Пацан. Мне от него никаких яиц не надо, я хочу только научить его летать, а то он совсем летать отвык. Это надо же, чтоб простая букашка летала, а грач не летал! Видать, разучился. Ручной стал, к нам привязался, а летать отвык, даже крыльями не машет!

И л и й к о. По правде говоря, дядя Аврам, человек тоже стал ручной и летать разучился, только что руками машет. Учитель Киро говорит, что мы, к примеру, поначалу все летали, потом обезьянами были, рыбами и гадами ползучими, потом не знаю уж кем еще… и под конец до того дошли, что не рыбы мы и не гады, и летать не умеем!

М а т е й  П у с т я к. Человек — не лист сухой, с чего это он вдруг полетит! Разве может он, словно сухой лист, лежать на земле, а как ветер подует, взлететь? А насчет гадов ползучих я и вовсе не понял, да навряд ли когда и было такое.

П е т у ш о к. А как же!.. Очень бы даже неплохо было, кабы вечерний ветерок подхватил тебя легонько да и пронес над Аврамовыми Хуторами! Да хоть бы только на крышу забросил, и то дело! А если сильный ветер задует да понесет тебя над горами, кто знает, где тогда и окажешься!.. С одной стороны у тебя бочонок, с другой стороны обувка, с третьей стороны тебя самого подхватило, и ты уж не знаешь, что оберегать — то ли голову, то ли яйцо вот это! А что до гадов ползучих — никогда такого не бывало!

И л и й к о. Я и без ветра в облаках витаю!

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Ты молодожен, Илийко, в молодые годы все мы витали! Погляди на Пацана, в молодости он тоже летал, а жизнь его помаленьку-полегоньку на землю спустила. Рано или поздно жизнь всех нас на землю спускает. Кш, Пацан, кш-ш!

Спиной к группе мужиков на сцену входит учитель Киро с защитной сеткой на лице и дымарем, из которого валит дым. Пчелиный рой с жужжанием носится вокруг него. Учитель Киро, размахивая дымарем, разгоняет рассерженных пчел.

П е т у ш о к. Я с той поры, как себя помню, все по земле хожу, ровно привязали меня к горну да наковальне. Искры по всей кузне летают, а я хоть бы раз как искра взлетел. Отец вот у меня летучий был человек, редко когда у наковальни задержится, все больше летит куда-то. И не спросит даже — куда? Как ветер подует, так и его понесло. Он в ветрах знал толк. Он и в трубу мог вылететь, коли слышал, что ветер в трубе свистит. Ветры его знали, и он их различал, потому что он часто ночью и улетал в трубу. Вот так, руками всплеснет (хлопает себя по бедрам) — и летит!

У ч и т е л ь  К и р о. Он лунатик был!

П е т у ш о к. Да. Он был сильно летучий человек и лунатик. Такого теперь не встретишь, как мой отец, нет больше таких людей, чтоб то и дело вылетали в дверь, а коли двери мало, так и в трубу. Верно дядя Аврам сказал: человек нынче на землю спустился. Э-эх, какой лунатик был мой отец, такого теперь днем с огнем не сыскать! Во всех Аврамовых Хуторах другого такого лунатика не было! Никто не мог его на землю спустить, как вот дядя Аврам спустил своего грача, а теперь не знает, как его обратно научить летать!

М а т е й  П у с т я к. Испугать его надо. Если кинемся все на него и испугаем, взлетит как миленький! (Делает Илийко знак, оба они с криками «Кш!.. Кш!..» кидаются на грача.) Не взлетает!

У ч и т е л ь  К и р о. Ручной стал, потому и не летит. (Снимает с лица сетку.) Вот бы мне пчел так приручить, чтоб не жалили!

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Совсем ручной стал, Киро! А ведь как дело было: повадился он черешню клевать, жена и пристала — пальни по нему из ружья да пальни. Я и пальнул. Он с дерева свалился и прямо на нас пошел. Идет, хромает и на одно крыло опирается — его в крыло ранило, — идет и нас не видит, выстрел его оглоушил. Петух и кошка кинулись на него, а он как даст им клювом — они и попрятались. Мы привязали его во дворе, жена вынесла ему воды и хлеба, сынишка обрадовался, тут же его Пацаном прозвал, он помаленьку и пообвык, крыло у него зажило. Теперь гуляет по дому и по двору, совсем ручной стал.