Избранное

М а т е й  П у с т я к. Она у меня одна, господин унтер! Я как раз и пытаюсь втолковать полиции, что это одна-единственная блоха. Кабы она вокруг прыгала, это бы ничего, пусть прыгает, но она в ухе сидит! Это ад, господин унтер, вся голова гудит-раскалывается. В ухе она у меня, внутри, стерва этакая, как я ее сам называю, господин унтер!

Унтер в ярости хватает Матея за грудки, трясет его и закатывает такую оплеуху, что Матей начинает кружиться вокруг своей оси. Он вскрикивает, останавливается, изумленно смотрит на унтера, улыбается, шире, еще шире, и наконец разражается громким смехом.

Спасибо, господин унтер!.. Спасли вы меня, как заново родился!.. Вы ведь ее, стерву, убили! Отдала богу душу, проклятая! Большое спасибо, господин унтер, покорнейше благодарим! Живу, живу, ура-а-а!

Из-за последнего полотнища, оставшегося от аэростата, за которым каждый из наших героев получал свои десять плетей, доносится шум, смех, возгласы: «Давай! Еще разок! Оп-па! Взлетает! Молодец! Лети!»

У н т е р. Уберите эту тряпку! Все подчистую, скорей! Живей, живей, вы что, ночевать здесь хотите?

Полицейские сдергивают последнее полотнище, и мы видим, как все наши герои, сбившись в тесную группу, подпрыгивают, глядя вверх, а некоторые дуют в воздух.

Это что за цирк?

У ч и т е л ь  К и р о. Перышко, господин унтер, грачиное перышко. Летит! Грач мертвый, а перышко летит!.. Вечерний ветер подул, господин унтер! Самый легкий ветер!.. Он все птичьи перышки с земли поднимает. Пусть оно мертвое, но это перышко птицы, которая летала!

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Глядите, летит! Пацан приручился и погиб, а перышко его все равно летит!

Унтер выхватывает плеть из рук полицейского, рассекает воздух и хлещет плетью по воображаемому перышку, потом по ногам мужиков, по последним тюкам и лежащему бесформенной кучей последнему куску полотнища. Он в полном бешенстве.

У н т е р. Всех в шею!.. Кончай с этим театром! Забирай все, чего возитесь! Подымай!.. Грузи!.. Куда прешься, куда ты смотришь? Ты что, слепой, в ногах у всех путаешься?! (Замахивается плетью на Маткину Душку.)

М а т к и н а  Д у ш к а. Не слепой, но вижу плохо — очки потерялись.

А в р а м ч о. Кувырнулось!

И л и й к о. Вверх пошло!

А в р а м  Ч е л н о к. Летит!

И г о. Кувырнулось!

У ч и т е л ь  К и р о. Вверх пошло!

А в р а м  У к р о т и т е л ь. Летит, летит!

Унтер поворачивается к группе, занятой перышком. Люди столпились на одном краю сцены, половина из них взмахивает то одной, то другой рукой — то ли имитируя полет, то ли вспоминая, как они летели.

У н т е р. Замри-и! (Взмахивает плетью, хлещет мужиков по ногам.)

Некоторые, обожженные ударом, поднимают то одну ногу, то другую.

Кто тут еще хочет летать? Кто хочет догнать аэростат? Ты?! Ты?! Ты?!

Унтер взмахивает плетью и бьет тех, на кого показывает. Яростно пинает их сапогом. Еще раз. Еще раз.

Кто, я спрашиваю?! Все готово?! Караулы снять! Винтовки на пле-ечо!.. Шагом марш!

Выстроившиеся полицейские маршируют, двигаясь по диагонали в глубину сцены. На фланге шагает унтер. По другой диагонали, вытянув вперед руки, словно ощупывая воздух, идет, спотыкаясь, Маткина Душка.

М а т к и н а  Д у ш к а. Остановитесь, господин унтер!.. Стойте! Как вы смеете траву сапогами топтать? Погодите! Стойте!