Избранное

Он вывел оттуда девицу лет двадцати, с черными живыми глазами, тонкую в талии и пышную пониже талии, безвкусно накрашенную и набеленную, одетую еще безвкуснее. Но подвыпившим мужчинам она показалась прекрасной, как богиня. Жеко Желязков усадил ее рядом с собой, налил ей вина, и они вдвоем опорожнили свои чарки. Потом Софка, так звали девицу, закурила сигарету и положила ногу на ногу, чтобы до конца насладиться властью над этими добропорядочными провинциалами, которые буквально пожирали ее глазами, и заставить их признаться себе, что проститутка, как бы мы ее ни презирали, как ни хулили, ставя на самую низшую ступеньку общественной лестницы, является вечной спутницей общества, выставляя напоказ его порочные страсти и умело скрывая их. Софка была первой «бамбиной» в нашей околии, добившейся полной эмансипации за какие-то считанные часы, и это имело такой шумный успех, что спустя несколько недель представительницы высшего сословия начали посещать рестораны и кафе. В нашем городе и поныне пользуется большой популярностью кафе-кондитерская «Софи». Как-то на днях я заинтересовался, почему у нее такое название. Оказалось, что в городе еще есть мужчины почтенного возраста, которые помнят эту историю, они-то и позаботились о том, чтобы имя Софки было увековечено, тем более что нынешняя кафе-кондитерская построена на том самом месте, где когда-то находилась корчма Кито. Молодые женщины, которые посещают это заведение, и сидят там с утра до ночи, вряд ли подозревают, что тем самым они воздают дань признательности той самой Софке, которая несколько десятилетий тому назад расчистила им дорогу к прогрессу.

Как бы там ни было, вопреки воле околийского начальника город отпраздновал помолвку его дочери по-своему шумно и весело, намного веселее, чем обычно, и притих, готовясь к свадьбе. Жених и невеста ходили по городу элегантные и недоступные в своем блаженстве. Вряд ли существовали на свете другие жених и невеста, которые бы так ладили и были так очарованы друг другом. Иванчо Шкатулка настолько отшлифовался, что Эмилия была поражена его умом и умением держаться в обществе. Горожане смотрели на них с восхищением, а господин околийский начальник и его супруга нередко терзались угрызениями совести: они не могли простить себе того, что имели неосторожность считать Иванчо недостойным стать их зятем. И чем тревожнее слухи ползли по городу о судьбе дяди Мартина, тем лучше себя чувствовал околийский начальник. Его агенты уже шли по следам разбойника.

5

Люди охотнее вознаграждают зло, нежели добро, ибо благодарность — это бремя, а отмщение — удовольствие…

Тацит

Но все они возвращались измотанные, с пустыми руками, потому что дядя Мартин всего за несколько месяцев успел сделаться народным заступником и благодетелем — за такой срок обычно не успевают добиться популярности даже эстрадные певицы, кинозвезды и футболисты. Он думал, что народу нельзя обойтись без своих заступников, благодетелей, врачевателей, певцов и даже без своих выдумщиков, а если таковых нет, то их нужно создать, чтобы было кому его жалеть, делать добро и величать его в народных песнях и школьных книгах для чтения. И потому первым делом дядя Мартин решил раздать нуждающимся полученные от Маврикия Николаева полторы тысячи левов.

Войдя в село, где он обретался уже несколько месяцев, дядя Мартин увидел крестьянина, который гнал на водопой пару худущих волов, они были до того тощие, с пожелтевшими от мочи боками, что казалось, будто их держали в концлагере. Один из волов поскользнулся на обледенелой дорожке, упал на передние ноги и не мог подняться. Крестьянин дергал его за хвост и, ругаясь и жалобно упрашивая, пытался его поднять, но вол не двигался с места.

— Этой скотинке не дожить до весны, — сказал дядя Мартин, остановившись. — Лучше зарежь его и наделай колбас!

— Наделать-то можно, да колбасой не напашешь, не посеешь, — ответил крестьянин. — Кукурузой буду его кормить, на руках стану носить, но не дам подохнуть, а не то и мне придется протянуть ноги. Лучше помоги мне поднять скотину.

С горем пополам они подняли вола на ноги, крестьянин отправился дальше своей дорогой, а дядя Мартин — своей, сказав ему на прощанье, чтобы он к обеду заглянул в корчму, дескать, угоститься можно и дело есть. Крестьянин ничего не сказал на это, но в обед пришел в корчму и уселся в уголке. Помещение было полным-полно людей, но дядя Мартин сразу заметил его и подозвал к себе. Местные жители знали дядю Мартина в лицо, но кто он такой, того никто не ведал, и все относились к нему с опаской. Этот молодой парень, не то учитель, не то сборщик налогов, говорил любопытным, будто он приехал в их село искать работу. Время от времени он куда-то уезжал и опять возвращался, ходил с парнями на посиделки и вечеринки, приударял за девушками, с пожилыми держался почтительно, любил пошутить.