Избранное

— Конечно, скучаю и жду. Мой муж сейчас в Москве. Работа у него нелегкая. Сам-то он с Северного Урала, из крестьян, русский. Познакомились мы с ним в начале двадцатых годов в Якутске. Вместе работали там в ревкоме. Потом вместе поехали в Москву. Я стала работать в женотделе ЦК партии, а муж, его зовут Володя Самарин, был направлен в Чека. Работал под руководством самого Дзержинского. Чека у нас — это как в вашей стране управление внутренней безопасности.

— А этот твой русский… Муж-то твой, что он за человек? — В вопросе Сэмджид угадывалось любопытство.

Раднаева рассмеялась.

— Он у меня хороший. На вид вроде ничего особенного. Но большой умница, честный, верный, вот он какой. За годы гражданской войны и послевоенной разрухи побывал чуть ли не во всех концах России. И какую только работу не пришлось ему выполнять! С двадцать восьмого года на учебе, учился в Берлине, в Париже. А нынешней весной вернулся на родину.

— Трудно, наверное, вам жить порознь, вдали друг от друга.

— Конечно, нелегко. И все же главное — это работа, долг, а личное счастье — оно будет, обязательно будет. Правда, я слышала, что Володя, возможно, приедет работать к вам, в Монголию.

— Вы такие люди, прямо как герои из сказки. Всегда думаете прежде всего о большом, смотрите вперед.

— Уж ты-то, Сэмджуудэй, не прибеднялась бы! А о деле своего брата поговори обязательно с Элдэв-Очиром. Может, все-таки мне с ним поговорить? Вот уладишь семейные дела и отправляйся-ка ты учиться. Нынче осенью группу девушек будут отправлять в Москву, в медицинское училище. Вашей стране очень нужны образованные люди, специалисты. Ведь уметь читать и писать — этого, милая Сэмджид, мало.

— Не могу даже представить, чтобы я и вдруг поехала в Москву.

— А могла ты раньше представить себя в роли особого уполномоченного правительства по конфискации имущества феодалов?

— Нет, конечно. Но ведь не я одна была такая. Этим делом занимались еще двести человек.

— Не надо бояться трудностей, дорогая Сэмджид. Тот, кто перед ними пасует, никогда не добьется большой цели. Да и я тебе смогу помочь. А учиться в Москве — это для любого большое счастье.

— Ладно, сестрица… Ведь ты мне как старшая сестра… Я еще не все хорошо понимаю. Даже не представляю себе, кем стану, как буду жить дальше. Знаю только, что раньше мне надо позаботиться о матери, младших поднять на ноги.

— Это правильно. Но ведь человек добивается всего, к чему стремится, не за год и не за два. Разве плохо будет, если ты сначала пойдешь учиться? Очень скоро вашей стране будут нужны по-настоящему образованные люди. И на учебу ехать тебе все же надо, обязательно надо!

— Ладно, я еще подумаю.

Девичий хор в красном уголке голосисто и бодро выводил:

От бедствий и страданий всех избавит
Наш Третий Интернационал.

Время от времени из-за туч выглядывала луна, и тогда вспыхивали блики на золоченых маковках храма богдо-гэгэна. В реке всплескивали крупные рыбины, изредка протяжно квакали лягушки. Было уже поздно. Из стана прибывших в город караванщиков доносились разноголосые звуки — ржание коней, мычание коров, детский плач. Сэмджид и Раднаева молча вслушивались в голоса ночи. И вдруг ночное спокойствие разорвал отчаянный крик: «Спасите! На помощь!» Голос был женский — пронзительный, срывающийся на визг. Затем из темноты раздался другой — мужской, хриплый:

— Погодите вы, красные суки! Вот скоро всех вас придушим, будете у нас голыми корчиться! Эй вы там, слышите? — Голос умолк, донесся удалявшийся цокот копыт.

Раднаева вскочила на ноги и, выхватив из кармана маленький браунинг, несколько раз наугад выстрелила в темноту. Разбрызгивая воду сапогами, бросилась по берегу туда, откуда донесся крик о помощи. Сэмджид поспешила следом. В палатке-общежитии делегаток поднялся переполох. Пробежав несколько десятков шагов, Сэмджид и Раднаева увидели женщину, которая звала на помощь. Сначала они едва сообразили, что произошло. Перед ними лежала молоденькая девушка, совершенно нагая, со связанными руками и ногами.

— Спасите меня! Помогите! — отчаянно и жалобно стонала она, захлебываясь рыданиями.

— О, грязные сволочи! Просто звери дикие! — сквозь зубы, со злобой и горечью прошептала Раднаева.

С помощью Сэмджид она развязала веревки. Вскоре их окружили сбежавшиеся на крик делегатки, кто-то сорвал с себя тэрлик[68], набросил на пострадавшую. Ее отвели в ближайшую юрту, помогли одеться, успокаивали как могли. Вскоре незнакомка, немного придя в себя, смогла говорить.