Избранное

В центре двора располагалась огромная белая юрта хамбы с деревянным настилом и двойной дверью, расписанной ярким орнаментом. С западной стороны стояла юрта значительно меньше — для пожертвований от богомольцев. В глубине двора за большой юртой примостился летний молитвенный домик с решетчатыми переплетами окон, несколько неказистых юрт для прислуги, навес, где располагалась кухня. В западной же части раскинулись несколько построек, в которых помещались клетки с животными. В этом домашнем зверинце жили говорящий попугай, павлин и мартышка, которых богомольцы почитали не меньше, чем бурханов в храме. Обычай содержать зверинец хамба Ёндзон перенял от покойного богдо-гэгэна Джавзандамбы. А то, что попугай научился говорить по-человечески, богомольцы приписывали сверхъестественной силе, которой будто бы обладал хамба. Правда, «человеческий» язык попугая ограничивался тем, что время от времени он выкрикивал по-тибетски буддийское заклинание: «Ом мани падме хум». Вот и теперь любопытные богомольцы окружили клетку с попугаем, и тот прокричал дважды: «Ом мани падме хум, ом мани падме хум!»

Сэмджид раньше тоже ни разу не видела мартышку, и поэтому она остановилась, чтобы разглядеть диковинного зверька. Когда-то учитель в школе говорил, что человек произошел от обезьяны. Тогда же она видела на картинке человекообразную обезьяну, которая немного походила на человека. А вот в мартышке из зверинца хамбы ничего человеческого она не нашла. Мартышка висела вниз головой, уцепившись хвостом за перекладину. Длинными передними лапами она хватала кусочки всякой снеди, которые любопытные бросали в клетку, обнюхивала и принималась разжевывать белыми и острыми, как у крысы, зубами. Маленькими умными глазками мартышка посматривала на окруживших клетку людей, и на лице ее иногда появлялось некое подобие улыбки, скорее гримаса, от которой волосатое лицо безобразно морщилось.

Дивясь на невиданного зверя, богомольцы изредка обменивались репликами:

— Смотри-ка, а руки-то как у человека!

— Морда собачья, а глаза какие смышленые!

— Да она вроде смеется…

— Отвратительная тварь…

Создавалось впечатление, что люди забыли, зачем они пришли сюда, в резиденцию хамбы Ёндзона.

Наскоро осмотрев зверинец, Сэмджид заторопилась на кухню разыскивать Дуламсурэн, с которой заранее уговорилась встретиться. У самого навеса, где располагалась кухня, она едва не столкнулась с Дуламсурэн, которая несла ведра с помоями и сперва не узнала Сэмджид.

— Здравствуй, сестренка, — поздоровалась Сэмджид с девушкой, и та наконец узнала ее.

— Здравствуй, здравствуй. Подожди немного, вот только выплесну помои. — И Дуламсурэн быстро убежала со своими ведрами.

Они договорились с Сэмджид, что та выдаст себя за близкую родственницу Дуламсурэн, приехавшую из худона на богомолье к хамбе Ёндзону. Следуя уговору, Дуламсурэн повела Сэмджид к управителю Мушару, попросила, чтобы он устроил для сестры, богомолки из худона, лицезрение святого хамбы, которому та мечтает поклониться.

Принявший на себя монашеский обет Мушар был человеком неглупым, но большим бабником. Увидев Сэмджид, он сразу, что называется, положил глаз на нее: привлекательная провинциалочка ему весьма приглянулась. Маслеными глазками разглядывал управитель стройный стан богомолки. Тут же пообещал, что все устроит. Елейным голосом выразил радость: как, мол, это замечательно — сестры встретились после долгой разлуки, сказал, что тотчас распорядится, чтобы Сэмджид выделили место для ночлега в гостевой юрте, что она обязательно будет допущена к хамбе. Он морщил свой узенький лобик, похотливые глазки шкодливо бегали, на широких скулах играли желваки. Наблюдая тайком ужимки управителя, Сэмджид все больше проникалась убеждением, что он причастен к происшествию с Дуламсурэн, что это враг, использующий ламские одеяния как прикрытие своей волчьей сущности. «Ничего, — думала девушка, — мы укоротим твои грязные руки!» А вслух с почтением сказала:

— Вы такой добрый. Я так рада встретиться с сестрицей, увидеть святого хамбу, получить его благословение. Сбывается самая сокровенная моя мечта. И все благодаря вам, уважаемый управитель!

— Разрешите, я сама приготовлю постель для сестры в женской юрте, — попросила Дуламсурэн.

Управитель бросил на нее сердитый взгляд.

— Разве ты не знаешь, что посудомойкам не положено общаться с богомольцами? С ней, — он указал на Сэмджид, — ты встречаешься как родственница. И будь довольна этим. Об остальном я позабочусь. Идите обе за мной.

Он провел их в небольшой задний дворик, где стояли несколько юрт и шатров для знатных богомольцев. Указал на небольшую синюю палатку и сказал, что гостья будет жить здесь. Затем добавил:

— Дневная трапеза у нас уже кончилась. До ужина ты можешь с сестрой погулять по городу. А насчет лицезрения хамбы… я постараюсь устроить это завтра или послезавтра. — Он снова похотливо взглянул на Сэмджид, как-то странно хихикнул и удалился по своим делам.

Сэмджид нисколько не обманул приветливый и доброжелательный тон управителя. Когда тот скрылся из виду, она с сомнением в голосе спросила: