Избранное

— Тебе не кажется, что он догадывается, кто я?

— Да что ты! Ни о чем он не догадывается. Он вообще какой-то чокнутый, с придурью, и скользкий к тому же, — ответила помрачневшая Дуламсурэн.

— А когда ты вернулась, он ничего не заподозрил? Не расспрашивал, где была да что делала?

— Нет. Я когда вернулась сюда, все сделала, как сказал ваш дарга.

— Ну а Мушар этот как реагировал?

— Сказал — вернулась, значит… А я, мол, думал, ты сбежала к этим делегаткам, что на съезд приехали. С тебя, сучки, станется… Вот так он меня облаял.

— По-видимому, Мушар считал, что ты нипочем не вернешься. А теперь, когда под видом твоей родственницы появилась я, он может заподозрить неладное.

— Тогда как же нам быть, сестрица?

— Ты только не бойся. Я разузнаю, что на уме у этого пройдохи.

Вечером, уже в сумерках, Мушар заглянул в палатку Сэмджид. Из-за пазухи он вынул бумажный сверток, в котором оказался традиционный бов[70] и кусочек сахару. Вручая подарок Сэмджид, управитель сладким голосом произнес:

— Ну как, сестрички, хорошо ли поговорили? Вот вы — две сестры, а совсем не похожи друг на друга. Отчего бы это? — В голосе управителя звучало то ли сомнение, то ли издевка.

— Так мы ведь двоюродные. Это наши матери родные сестры были. Я, например, в отца, — быстро нашлась Сэмджид.

— А Дуламсурэн у нас славная девушка, не правда ли?

— О да! Сестричка моя совсем красавицей стала.

— Очень приятно это слышать. А теперь к делу. Наш хамба приглашает к себе знатных богомольцев, людей состоятельных. У тебя-то есть что подарить святому человеку? Найдется небось несколько монет?

— Видите ли, все заработанное я обычно отдаю родителям. Так что у меня ничего нет.

— Значит, ты хитрила, когда просилась на прием к хамбе. Может, женский съезд тебе больше по душе?

Сэмджид поняла, что управитель догадывается о ее миссии. Овладев собой, она ответила дрожащим голосом:

— Ах, да неужели вы подумали, что я перекинулась к безбожникам? Ведь это великий грех! Я в наших краях слышала разговоры об этом женском съезде. Даже делегатки на него будто бы избирались. И еще говорили, что женщин, которых избрали, посадят на эту ужасную вонючую машину и повезут в столицу. Отец с матерью очень боялись, что меня тоже увезут, вот и отправили на богомолье.

Мушар присел возле Сэмджид, пожирая ее своими маслеными глазками.

— Вот это правильно, — успокоившись, одобрительно заметил он. — Ты смышленая девушка. Нет страшнее греха, чем отказаться от веры предков и стать безбожником. А этот женский съезд, знаешь, для чего задуман? Чтобы оторвать наших монгольских женщин от родителей, от семьи, одеть всех в ревсомольскую форму да поселить всех в одном доме, солдатикам для утехи. Вот какую они скверну замыслили. Умница, что избегаешь этого. А ты, Дуламсурэн, набирайся ума-разума у старшей сестры. Надумала, видишь ли, уйти с подворья хамбы! Смотри у меня: уйдешь — шкуры лишишься, так и знай. Лучше бери пример с сестры! — Под конец тирады в голосе управителя уже звучали угрожающие нотки.

Поправив фитиль у светильника, Сэмджид обратилась к Дуламсурэн:

— Сестрица, не сходишь ли ты за салом, надо добавить в светильник.

Дуламсурэн послушно вышла из палатки.

Мушар сделал вывод, что Сэмджид намеренно удалила девушку, чтобы остаться с ним наедине. Он вынул из-за пазухи часы с серебряной цепочкой, открыл украшенную резным орнаментом крышку.

— О, время уже нашему святейшему хамбе почивать. Мне надо идти, чтобы возжечь лампаду при отходе пресветлого ко сну. Но потом я снова к тебе приду. Ты девушка смышленая и понимаешь, что в наше время, когда у власти безбожники, гонители веры, думать о божественном — значит обеспечить себе счастье и благополучие в будущей жизни. А в этой жизни надо делать добро ближним, даже если не очень хочется. Думаю, мы с тобой поладим… — Он взял Сэмджид за руку и продолжал: — Я умилостивил молитвами злых духов и тем оградил себя от греха. Со мной тебе нечего стыдиться… Все будет хорошо и без всякого греха.

Сэмджид отдернула руку.

— Я здесь поживу несколько дней. Мне бы прежде всего хамбе поклониться, — смиренно произнесла она, а про себя думала: «Ах ты, старый развратник. Теперь-то мне ясно, что ты наш враг. Хотела бы я посмотреть, как духи, которых ты умилостивил, спасут тебя от неминуемой кары». — Хорошо бы завтра удостоиться благословения хамбы. А потом можно будет и пройтись погулять в степи. Да и с городом познакомиться интересно будет.

Эти прозрачные намеки Мушар понял, сразу клюнув на них и выказав готовность проглотить наживку. Обрадованный, что удалось найти подход к девушке, он изрек:

— Конечно, конечно. Я очень хотел бы о многом поговорить с тобой… Вот, например, есть у меня мысль — направить тебя на женский съезд, да сделать это так, будто идешь ты туда по своему желанию. А потом расскажешь, что там было, на съезде-то.

Так Мушар полностью разоблачил себя как враг и провокатор. Теперь были все основания для того, чтобы принять меры и пресечь враждебную деятельность окружения хамбы Ёндзона, откуда распространялись самые гнусные слухи и измышления о съезде женщин.