Избранное

«А прохожие поглядывают на меня», — отметила про себя Хоролма и легко зашагала вперед. Она умела почти безошибочно угадывать мысли людей, мгновенно улавливая в их взглядах зависть или участие, злобу или симпатию. Эту свою способность она отнюдь не относила на счет особой проницательности, она считала, что этим свойством в какой-то мере обладают все женщины.

В этот субботний день улицы и площади города пестрели красками: будто кто-то щедрой рукой разбросал повсюду охапки цветов самых ярких оттенков. Она казалась себе сейчас розовым цветком, Хоролме нравилось так думать о себе. Словно танцовщица, она легко и плавно шагала вперед, подставляя лицо ветру. Право же, не было парня, который хотя бы краешком глаза не взглянул на нее. Какое-то ликование ширилось в ее душе. Вдруг дорогу ей преградил здоровенный мужчина с волосатыми ногами, в шортах, в больших темных очках, весь обвешанный камерами.

— Один момент, уважаемая госпожа. Вы — очаровательная монголка. Разрешите, маленький снимок… — И, не дожидаясь ответа, он щелкнул затвором.

«Кокетничает с иностранцем», — прочла Хоролма в осуждающих взглядах прохожих. Но это ничуть не испортило ее настроения. Наоборот, она почувствовала новый подъем и вся засияла от радости.

«Очаровательная монголка!» Разве не приятно услышать такое от постороннего? Когда твое сердце способно вместить целый мир, всякая малость, каждое доброе слово открывает путь к радости, и кажется, будто солнце сияет ярче, а небо стало просторнее. Хоролма уже не ощущала улицу как улицу, она словно парила над ней. Ее сердце в этот миг замирало от любви. Нет, не к кому-то одному, она любила сейчас все и всех. Ей вдруг захотелось оказаться под куполом огненно-красного парашюта, чтобы, плавно проплывая над множеством людей, закричать во весь голос:

— Я люблю вас! Люблю землю, люблю небо, города и селенья, степь и горы!

Когда Хоролма радовалась, то радость ее не имела предела, но, если приходила печаль, ничто не могло развеять ее. О характере Хоролмы говорили, что он переменчив, как весеннее небо. На самом деле характер ее вовсе не был таким уж скверным, просто она была очень непосредственна. Она готова была делить все радости и беды мира.

Раздавшийся рядом смешок вернул Хоролму к действительности. Прямо навстречу ей шли две самодовольные нарядные дамы, увешанные украшениями. Одну из них Хоролма узнала сразу. Они вместе учились когда-то, бегали с коротенькими косичками. Но сейчас бывшая одноклассница стала столичной дамой и перестала знаться с Хоролмой. Ну да это ее дело, только зачем важничать.

— Как поживаешь, мастер? — бросила бывшая знакомая, презрительно сузив глаза.

У Хоролмы все внутри сжалось. И почему-то сразу погасла радость, только что переполнявшая ее. Словно не было огненно-красного парашюта, миг назад раскрывшегося над ней. И не было этих слов: «Очаровательная монголка!»

«За что она меня так!» — с горькой обидой подумала Хоролма. Ей показалось, будто солнце потускнело и казавшийся огромным синий небосклон стал совсем маленьким. Она не верила, когда ребята говорили, что ее слава, почетный титул, красота вызывают зависть, служат причиной пересудов, ни раньше, когда была знаменитой гимнасткой, ни сейчас, когда стала парашютисткой. «Какое ей дело до того, что я прыгаю с парашютом, что вышла замуж за человека моложе себя, что крашу волосы при своих рыжих глазах. Откуда эта злоба? За что?» — с недоумением думала Хоролма, и счастливый день стал тускнеть на ее глазах.

2. ВОСКРЕСЕНЬЕ. На просторном поле столичного аэродрома Буянт-ухаа — праздник: показательные выступления парашютистов. День выдался великолепный. Ни единого облачка. Небо такое ясное, что кажется — любой может прыгать с парашютом. Зрители рассыпались по всему зеленому полю. Кто расположился группами, кто в одиночку. Некоторые спустились к Толе: одни купаются, другие лежат на солнце, загорают.

Мягмар, муж Хоролмы, отыскал, себе место в сторонке. Что бы ни говорили о его женитьбе на женщине, которая старше его, он гордился своей женой. И все-таки скольку колкостей приходится ему выслушивать! «Погнался за знаменитостью», — говорили одни. «Попал в силки хитрой бабенки», — судачили другие.

Да, сплетницы работали усердно. Но ничто не умалит его любви к Хоролме. Он знает, все эти наговоры — пустое. Хотя порой когти ревности вонзаются в его сердце.

Сегодняшний день должен быть счастливым. Правда вчера вечером он вспылил без всякой причины; бросил Хоролме в лицо: «Ты — точь-в-точь Хоролма из „Трех печальных…“[74]». И сейчас еще его мучит стыд при воспоминании об этой выходке. Можно было бы, конечно, оправдаться, мол, был под хмельком. Но солнце так и не загорелось в глазах Хоролмы, как ни старался он развеять ее печаль… «Я обязательно скажу ей что-нибудь хорошее, как только она приземлится».