Избранное

— Хм! Не говорила ли я, что из этого никакого толку не будет? Говорила! Ну вот, пожалуйста! — Она улыбнулась, между мясистых губ показались широкие крепкие зубы. — Кадров нету… — Она подчеркнула слово «кадров», и в ее маленьких серых глазках мелькнула насмешливая искорка.

— Скажите, — осмелилась Мариука, — а что такое «детальный»?

— Детальный? А зачем тебе это знать? Все равно забудешь. Да не так уж это и важно.

Растерянные женщины остановились у ворот, вопросительно глядя друг на друга. Они толком не понимали, почему им стыдно, почему обе они чувствуют себя виноватыми. Потом Мариука с горечью сказала:

— А еще учительница!

Ана не ответила. Нахмурившись, она сердито смотрела на высокий, крытый щепой дом Истины Выша, будто оттуда, от его аккуратно побеленных стен с голубой каемкой вокруг окон, и исходило все зло. Ей казалось, что окна исподтишка насмешливо следят за ней. Там, за белыми стенами и геранью на подоконниках, лежит сейчас эта пухлая женщина с бархатным голосом и смеется над ними. Ане казалось, будто она слышит ее хихиканье. Она повернулась к насупившейся Мариуке.

— Что же нам делать? — спросила Мариука.

Но Ана и на этот раз не ответила. Взбудораженная, она сейчас и слова не могла вымолвить. В первую очередь ей надо было успокоиться.

— Не стоять же так… — продолжала Мариука.

— Нет, конечно нет, — ответила Ана едва слышно и снова умолкла.

— Пойдем соберем утемистов…

Ана вздрогнула. Она пристально посмотрела в глаза Мариуке и рассмеялась:

— Утемистов… Твоих утемистов! Да скорей воробьев соберешь с плетней…

Она снова зло рассмеялась и отвернулась.

— Сколько пришло в прошлую пятницу на собрание группы? Ты, да я, да еще трое. Отстань ты от меня со своими утемистами! Да если бы они даже были как люди, так откуда их собирать? Из Чилпиша, из Брецка? Кто дрова заготовляет, кто на винограднике, а кто с овцами у черта на куличках. Будет у нас клуб, когда на тополе яблоки вырастут. Ох-охо-хо!

Мариука остолбенела. Ана ли это говорила, или ей только померещилось? Она пробормотала:

— Ты что, Ана, сдурела?

— Да, сдурела. Нужен мне их клуб! Делать больше нечего!

— Э-э-э… У тебя, видно, уши не слышат, что язык болтает… Забыла, что ты заведующая клубом, что ты утемистка, забыла, что брала на себя обязательство.

Ничем другим нельзя было сейчас больнее задеть Ану. И хотя Мариука произнесла эти слова не резко, как всегда, а тихо и ласково, с сожалением в голосе, для Аны они прозвучали как брань. Забыв об учительнице, о приеме, который она им оказала, о всех своих неудачах, она напустилась на подружку. Злые слова так и кололи:

— Обязательство! Ты тоже брала обязательство! И все утемисты! А что получилось? Что мне, больше всех нужно? Уж эти твои утемисты… Ничего не скажешь, ячейка у нас — любо посмотреть! Придет организатор, хлопнет в ладоши — глядишь, утемисты живо зашевелились, и все сделалось, глазом не успеешь моргнуть…

Мариука спокойно приняла и этот упрек. Ей самой странно было, как она это терпит, уж что-что, а кричать она умела. Но она понимала, что Ана напустилась на нее не со зла, а от обиды и поэтому ей не следует горячиться.

— Откуда их собрать? — продолжала Ана, нервно катая носком ботинка круглый камешек.

— Там видно будет. Пойдем по домам и узнаем, кто где. Завтра воскресенье. Те, что вернулись, придут.

— Или отсыпаться будут.

— Найдутся и такие. А ну, пошли!

Медленно спустились они в долину к дому Аны. Уселись на завалинку и почти с полчаса молчали. Потом еще полчаса спорили: идти или не идти? Затем спорили, откуда начинать: с верхнего края села или с нижнего? И все время Ана язвительно посмеивалась и придиралась к Мариуке: ячейка, мол, в их деревне никуда не годится, организатор умеет только кричать, в Ниме, где все люди нуждаются и не покладая рук работают из-за куска хлеба, клуб будет тогда, когда солнце взойдет над горою Нирба, а гора Нирба находится как раз на западе. Мариука терпела, мягко и сдержанно отвечая только тогда, когда считала необходимым. Она говорила, что клуб будет раньше, чем солнце взойдет над Нирбой, что ячейка утемистов сделает свое дело, что у организатора не только глотка, чтобы кричать, но еще и сердце, которому дорог этот клуб, и что нехорошо, чтобы люди оставались в беспросветной тьме.

В конце концов уже под вечер они встали и пошли по улице на холм, на другой конец деревни, как и предлагала Мариука.

Нима была маленькой деревушкой в три десятка домишек, разбросанных по обеим сторонам единственной улицы, которая спускалась вдоль русла ручья, следуя всем его капризным изгибам. Высокие, обрывистые холмы окаймляли узкую и глубокую долину. Боясь воды, которая по весне и после проливных дождей широко и бурно разливалась, сметая все на своем пути, местные жители ставили свои домишки почти на вершинах холмов.