Избранное

Волнение на селе все росло. Во вторник к обеду слухи, передававшиеся из уст в уста, стали совсем уж невероятными. Людей на улице тянуло друг к другу, будто магнитом. Тут же вспыхивала перебранка, скрещивались злобные взгляды, и вот уже все разбежались, словно подхваченные ветром, продолжая кричать и угрожающе размахивать кулаками. В «Петейном отделе» мужики переходили от стола к столу, стараясь переорать соседа, не желая даже послушать, кто что говорит. В домах собиралось по два, по три семейства и, выгнав детей кататься на санках и заперев двери, часами держали совет. То и дело кто-то бежал в правление коллективного хозяйства «Красный Октябрь» и, потолкавшись там минут десять — двадцать, возвращался обратно. Тоадер с самого утра никак не мог приняться за работу, в комнату партийной ячейки каждую минуту стучали, заглядывали, что-то спрашивали.

Снег на улицах села порыжел, стал грязным. Люди непрерывно сновали то туда, то сюда, только что распрощавшись, вновь искали друг друга. Даже дети побросали все свои игры и толклись среди взрослых, тайно прислушиваясь и забывая вытирать покрасневшие от мороза мокрые носы.

Старики твердили, что не упомнят, чтобы столько событий произошло за полтора дня. Разве что лет эдак двести назад, когда Пинтилие Молдован вскочил на повороте дороги в экипаж, запряженный шестеркой лошадей, и проломил топором графу голову, а потом нагрянули в село стражники и принялись избивать подряд всех мужиков и баб, поднявших несусветный крик и вой, вот тогда, может быть, было столько же волнений. Вероятно, такой же переполох поднялся и после того, как граф Телеки и барон Мариаффи обездолили понорян, отсудив у них земли в долине и на горе Чертов Трон, и крестьяне готовы были прикончить еще одну графскую сволочь, но в те времена господа ездили уже на поездах и прыгнуть к ним было невозможно. А когда банк отобрал у них землю, тогда уж неведомо было, кого и винить. Безумием бы было забраться на огромное четырехэтажное здание и разбирать крышу, как предлагали отчаянные головы. Даже в 1945 году, когда проходила аграрная реформа, люди не ругались так ожесточенно. Сильно волновались, когда организовывалось коллективное хозяйство, но тогда дело не в один день делалось и у людей было время перевести дух между перебранками и потасовками и одуматься. Теперь же понорян несло, словно лодку без руля и весел в половодье.

Мария, жена Илисие Мога, бригадира второй бригады, бросила мужа и убежала к матери. Произошло это, как говорили люди, из-за Флоари, что доводилась Марии теткой. Илисие сказал, что Флоарю нужно выгнать из коллективного хозяйства, пусть, дескать, катится на все четыре стороны, а жена разрыдалась: ведь ее мать Флоаре сестра. Слово за слово — дошло до брани.

— Ты, дура, молчи! — кричал Илисие.

— Не замолчу! — кричит она в ответ. — Ты нехристь поганый, родственников не признаешь.

Он ей:

— Мне кулаки не родственники. Попробуй только проголосуй за них!

— Как захочу, так и буду голосовать, — заявляет она.

— Я тебе покажу «по-своему», — грозит он.

— А что ты мне покажешь?

Он и показал ей кулак. Правда, кое-кто поговаривал, что он шлепнул ее по губам ладонью, но разве Илисие Мога способен на это? Увидев перед собой этот страшный кулак, Мария накинула на голову шаль, на плечи полушубок и, заливаясь слезами, убежала к матери.

Еще хуже случилось с Виорелом Молдованом и его дружком Лазэром Кымпяну. Во вторник вечером они, подогретые вином, вышли на улицу. У обоих было по бутылке водки в руках, и оба они кричали. Но Виорел кричал громче.

— Я их вышвырну своими руками, буржуев этаких! Сам пропаду, но их выкорчую. Корешочка не оставлю!

— Правильно: буржуев… Правильно: ни корешка… — вторил ему Лазэр.

Кто-то из родни Боблетека или Пэтру, тоже в подпитии, стал задираться и спрашивать:

— Это кто буржуи, а? Какие это корешки, а?

Виорел орал свое.

— И те, кто заодно с этими буржуями, тоже буржуи, я их тоже вышвырну вон своими руками.

— Тоже… Своими руками… — поддакивал Лазэр.

— Эй ты, Нетуденег, кто они, эти буржуи?

Нетуденег не ответил. Он посмотрел в глаза тому, кто обозвал его, икнул и стукнул его по голове бутылкой. Бутылка разлетелась вдребезги, а родственник Боблетека свалился в канаву. Виорел мутными глазами посмотрел вокруг и спросил:

— Кто еще? Кто еще хочет назвать меня Нетуденег?