— Нет. Я дева непорочная, святая плоть. Только какое им дело, что я гулял, что я женщин люблю?
— Не может быть! Это неправда! Корнел, не говори мне, что это правда!
— Нет. Правда! Все правда! Теперь ты меня будешь исповедовать? Может, и из дома выгонишь? А?
Флоаря зарыдала.
— Господи, господи… Когда это ты так изменился, Корнел, сыночек? Когда это случилось? Кто тебя подменил?
— Черт меня подменил! Очень тебя прошу, не причитай, и так тошно… — Корнел повернулся к деду и закричал: — Это ты во всем виноват. Не будь тебя, не полез бы я к этим «товарищам», и никто бы теперь ко мне не привязывался.
— Привязаться к тебе они бы и так привязались, — сказал старик. — И вину какую-нибудь нашли. Это им легче легкого… Так они всегда свои грязные дела начинают. Завтра-послезавтра выгонят и тебя и мать из хозяйства… Это все Тоадер, он теперь секретарь у коммунистов.
— А ты откуда знаешь?
— Я многое знаю. А сыновей Боблетека выгнали?
— Угу! — оторопело ответил Корнел. — Их тоже, потому что они кулаки…
— Разве я тебе не говорил? Это все Тоадер. Уж я-то знаю. Я его хорошо знаю. Меня он готов живьем съесть. Флоарю терпеть не может, потому что не пошла за него замуж. Тебя ненавидит, потому что ты мой внук и сын Флоари. Он нас не пощадит…
— Что мы ему сделали? Я о нем и не слыхал, пока он с войны не вернулся. Чего он с нами не поделил?
— Внучек, дорогой, я же тебе сказал все, как есть. Может, я когда и попенял ему… А он человек мстительный. Не забыл. А твоя мать ничего ему не сделала, да и ты ничем перед ним не провинился…
— Господи, господи! — послышались отчаянные рыданья Флоари.
Этот плач и всхлипывания вывели из себя Корнела. Он шагнул к матери и грубо спросил:
— Чего ревешь? Замолчи!
— Господи, чем же я согрешила, что ты так тяжко караешь меня? — безудержно рыдала женщина, устремив жадный взгляд на сына.
— Молчи! Не бойся! Пусть он, гад проклятый, только посмеет тебя тронуть. Убью! — заорал Корнел.
Флоаря содрогнулась. Глаза ее округлились от испуга. Она перестала плакать и оцепенела.
— Дорогой внучек, не помышляй о таком грехе. Только бог имеет власть над жизнью человеческой.
— А Тоадер имеет власть над нашей жизнью?
— Теперь у него большая власть. Только власть его — дым перед лицом господа… Преклоним колени и помолимся.
— И пусть он нас губит, да?
— Корнел! Я уговаривал твою мать пойти к нему, попросить, чтобы он смилостивился…
— С чего это мать к нему пойдет?
— В молодости Тоадер Поп любил твою мать. Может, она и уговорила бы его.
— Ты что, совсем с ума спятил?..
— Господь сказал: «Пошлите агнца, и он одолеет льва».
Флоаря вышла из оцепенения и тихо, усталым голосом сказала:
— Корнел, дорогой мой, не могу я пойти к нему.
— Только и недоставало, чтобы ты пошла… Пойдешь — на глаза мне потом не показывайся. Слышала?
— Дед твой просил меня пойти. Только нечестное это дело. Он человек женатый…
— А? Дед! — рявкнул Корнел.
— Корнел! Ты на меня не кричи. Я тебе дед. Ты должен уважать меня. И мать свою уважай.
— Ее я уважаю. Так ты и знай… Только сначала думай, когда подговариваешь на такие дела. Старик уже. Стыдиться бы надо.
— Мать твоя не поняла, внучек.
— С матерью ты не говори про эти дела. Понял? Со мной говори. А с Тоадером этим я сам посчитаюсь.
— Корнел! — закричала в испуге Флоаря. — Что ты хочешь сделать?
— Флоаря, ты молчи и не вмешивайся! — повелительно сказал старик, поняв, что в голове Корнела созревает какое-то темное решение, которое может навлечь беду и на него. — Пойдем ко мне, потолкуем спокойно, обсудим, — пригласил он Корнела.
— Корнел, не ходи! — крикнула Флоаря, бросилась к сыну и в отчаянии обняла его. — Не ходи! Я пойду к Тоадеру, я поговорю с ним!
Корнел удивленно смотрел на мать, но, услышав последние слова, снова пришел в ярость и оттолкнул ее. Повернувшись к старику, он сказал:
— Пойдем, дед, посмотрим, что нам делать… А ты и не думай выходить из дому.
Оба торопливо вышли. А Флоаря так и осталась стоять посреди комнаты, глядя куда-то в пустоту. Крупные слезы текли из ее глаз по бледному, словно воск, лицу. Прижимая руки к груди, она шептала:
— Господи, господи…