И несколько дней подряд не говорил ни слова. Ана решила: пусть делает как хочет, — и только испытующе следила за ним. Петре казалось, что этот взгляд, когда ласковый, когда острый, как бритва, снимает все покровы с его души. Прошло около трех недель, и Ана снова заговорила о газете. «Не так уж у нас много денег», — ответил ей тогда Петря. Даже и сейчас он не мог бы объяснить, почему он вздрогнул, когда в ответ на это она сказала изменившимся голосом:
— Не знала я, что ты за человек! — И была задумчива весь вечер.
Наутро он скрепя сердце согласился:
— Ладно. Выписывай.
Со временем он привык слушать, как она читает.
Когда они бывали вдвоем, он радовался ее уму и сообразительности и даже гордился про себя: «Вот какая у меня жена!» Но когда послушать чтение приходили другие, ему становилось тяжело.
Она еще не кончила читать, как хлопнула калитка во дворе, послышались шаги, потом стук в наружную дверь и резкий голос Мариуки Хурдубец:
— Эй! Хозяева дома?
Ана вышла ей навстречу. Поцелуи, приглушенный смех и веселая болтовня. «Ну и тараторка эта Мариука», — подумал Петря, улыбаясь.
— Бр-р-р! Какой холодище! — Мариука вошла, дрожа и потирая руки. — Надвигается зима, а мы из лесу дров не привезли. Вы, я вижу, запаслись. Трудолюбивые! Чего в газетах пишут? Слышали, Брискоя из Кэрпиниша в тюрьму посадили? Так ему и надо. Зачем хлеб прятал? Коли у тебя много, так и отдай больше. Знаете, в Кэрпинише организуют коллективное хозяйство. Как вы думаете, что из этого выйдет? Люди говорят, будет хорошо, и я говорю, хорошо. А мой Ион говорит! «Погоди! Куда нам торопиться?»
Не переставая потирать руки, она уселась на табуретку, спиной к теплой печке, а поток слов все лился, и конца ему не предвиделось. Мариука была смуглая, маленькая, с быстрыми движениями и беспокойными глазами. Всего несколько месяцев назад она вышла замуж за Иона Хурдубеца, самого лихого танцора по всей округе. Пока что они переехали к старикам Иона, с трудом поделив единственную комнату хатенки Томы Хурдубеца, отца десяти сыновей и одной дочери. Мариука быстро научилась ублажать ворчливых стариков, и ее все полюбили, даже свекровь, горемычная Феврония, которой она пришлась по душе своей сноровкой. Невестка не отставала от нее во всех работах по дому, а в умении чесать языком даже превосходила.
— А Ион чего не пришел? — спросила Ана, воспользовавшись тем, что Мариуке нужно было перевести дух.
— Скоро явится, ведь он не терпит, чтоб я надолго уходила одна, без него. Боится, вдруг меня кто-нибудь украдет. Хи-хи-хи… Слушай-ка, Ана, дорогая, ты и не знаешь, как я рада, что тебя назначили заведующей клубом…
Петря вздрогнул, словно его кольнуло, и долгое время не мог сосредоточиться на том, что они говорили.
— …и мы будем устраивать праздники, как в Кэрпинише, будем петь, пьесы ставить. Мой Ион говорит, что соберет танцевальную группу, научит всех кружиться почище веретена и всем другим танцорам нос утрет…
С сияющими глазами, улыбаясь, слушала Ана соседку, забыв на несколько мгновений, что на вершине холма стоит заброшенный дом, что снаружи в него проникает дождь, что внутри ничего нет, что она плакала и боялась, что тут в углу сидит Петря и смотрит на них недобрым взглядом.
Потом пришли Саву Макавей с женой Марией, люди уже немолодые, но бездетные, которым было скучно оставаться слишком долго дома, с глазу на глаз. У них так же, как и у других соседей, вошло в привычку по воскресеньям заглядывать к Петре, чтобы узнать, что пишут в газетах.
Крестьяне из Нимы, выросшие на вымытых водою глинистых и скупых на урожай обрывах, по десять раз взвешивали копейку на ладони, прежде чем выпустить ее из рук. Когда же речь шла о газете, то они без долгих колебаний решали эту копейку не выпускать. Однако и отгораживаться от мира они не хотели, и международные события, даже пятилетней давности, волновали их так, словно кипят они у них на огороде. Поэтому, когда они узнали от почтальона Кондрате, что Петря Нуку получает газету, словно учитель или директор государственного хозяйства, стали глядеть на него с уважением и захаживать к нему в дом, чтобы узнать новости.
Вслед за Макавеями пришел и Ион, стройный молодец, который ходил по земле — сам себе хозяин. Как только он увидел жену, которая что-то горячо доказывала женщинам, его продолговатое, сухое, опаленное ветрами лицо прояснилось. Поздоровавшись и без всякой причины громко рассмеявшись, он подошел к мужчинам и сел рядом с Петрей. Их дружба началась еще с военной службы. Оба они были спокойные, уравновешенные люди, и оба предпочитали помолчать и послушать.
Воодушевление Мариуки вскоре передалось и остальным. Все поздравляли Ану с честью, выпавшей на ее долю, и заранее дивились тому, что увидят и услышат в клубе.