Избранное

— Здорово. Есть и другие. И девушки, и женщины. Там и Розалия Кукует, и их Ирина.

Фырцуг вздрогнул и торопливо спросил:

— Ирина? А с кем танцует Ирина?

— Да я точно не припомню, с кем она танцует.

— Так! Здорово вы их всех перемешали.

Этого он никак не ожидал. Ирина танцует с другим. И главное, неизвестно с кем, Хурдубец даже не припомнит. Хорошенькое дело, нечего сказать!

Немного успокоившись, Георгишор огорченно спросил:

— Сегодня тоже танцуете?

— Сегодня не танцуем.

— А почему?

— Нету в плане.

— Ага! По плану танцуете.

— По плану. А разве ты не по плану пляшешь?

— А я-то по какому плану танцую?

— По плану Крецу.

Некоторое время Георгишор не мог вымолвить ни слова. Опустив глаза, пристыженный, неподвижно сидел он на табурете. Потом мрачно пробурчал:

— Видно, так и пройдет вся моя молодость и не попляшу я больше ни разу.

— Почему не попляшешь? Ведь Крецу обещал каждое воскресенье танцы устраивать.

— Маху я дал. А больше туда не пойду.

— Почему же?

— Да так! Константин этот всегда пьяный, ругается так, что ребятам стыдно, не то что девушкам… А потом — он кулак…

— Ага… И до тебя дошло, что он кулак, — задорно вставила Мариука. — Немножко поздновато.

Хурдубец, вспомнив о своей совсем недавно прекратившейся дружбе с Константином, ответил более мирно:

— Да ты, Илисие, делай, как тебе вздумается…

— Я думал, раз танцуют в клубе, то, может…

Он поднял робкий, умоляющий взгляд. Ресницы его слегка вздрагивали. Но Ион Хурдубец молчал и смотрел на него с полнейшим безразличием. Тогда Илисие с трудом выговорил:

— Может, там и мне найдется место.

— Не знаю… Ничего не могу тебе сказать. А в клуб… приходи. Почему не прийти? Правда, Мариука, в клуб он может прийти?

— Может, может, — быстро проговорила Мариука, едва сдерживая смех.

— А в танцевальный кружок? — ни жив ни мертв выдавил из себя Фырцуг. — Неужто там ни одного местечка не осталось?

— Этого не знаю… Приходи, там посмотрим… Только помни, нельзя за двумя зайцами сразу гнаться.

Георгишор покраснел и тут же перевел разговор на другое. Посидев еще немного, он вышел, насвистывая веселый плясовой мотив.

В это же утро Саву Макавей решил сходить к Висалону Крецу. Нужно было выяснить несколько не терпящих отлагательства вопросов.

Он нашел Висалона в передней комнате. Тот сидел за столом, покрытым белой скатертью, и читал старую библию. Сузана, вторая жена Висалона, пухлая холеная женщина, лет на тридцать моложе его, высунула в дверь голову в черном бархатном чепце. Ее разбирало любопытство — кто это пришел к ним в гости в воскресенье утром? Увидев Саву Макавея, она поджала губы, словно съела зеленую сливу, и поспешно исчезла.

— Добрый день, баде Висалон!

— Доброго здоровья, Макавей. Садись. Садись вот сюда. Как дела? Давненько ты не бывал, видно, забыл.

Висалон Крецу хотел улыбнуться, но улыбка не получилась. По его бесцветному голосу нельзя было понять, что происходит у него в душе. Однако в глазах его Макавей прочитал, что старый разбойник боится его и наверняка догадывается, зачем он пришел.

— Это так кажется, что я забыл, а вот видишь, вспомнил про тебя и пришел повидаться, спросить, как твое здоровье, нет ли нужды в чем. И еще подумал, что нет ничего худого, если я впредь буду почаще к тебе захаживать, спрашивать о том, о другом.

Висалона трудно было обмануть ласковым выражением лица. От мягкого голоса Макавея, от его вкрадчивых слов, от взгляда этих выцветших глаз не однажды сердце Висалона обливалось кровью. Он понимал, что и теперь Саву пришел не для того, чтобы только справиться о его здоровье. С тех пор как Макавей связался с коммунистами, уравновешенный и кроткий характер этого человека стал вдруг колючим и нетерпимым. И сейчас Крецу ожидал какого-нибудь подвоха. Он вздохнул, возведя глаза к потолку.

— Заходи, Макавей, не забывай нас. Мы всегда тебя принимаем с открытой душой.

— Я вот и думал как раз про открытую душу… И еще подумал, что раз ты открыл душу, то, значит, решил открыть и амбар.

Макавей засмеялся, будто он и вправду пошутил. Однако глаза его не смеялись, а испытующе смотрели на сморщенное, высохшее лицо Крецу. Саву обрадовался, когда увидел, как шевельнулся испуг в зеленых, словно покрытых ярью, глазах старика.

— Хе-хе, — захрипел Висалон, усмехаясь. — Ты все такой же шутник, дорогой Макавей.

— Уж такой у меня нрав, баде Висалон, веселый и легкий.

— Это так, это так. Ты всегда был хорошим человеком.

— Свежий хлеб всегда хорош.

— Вот именно.

— А теперь хлеб зачерствел. Сухарь получился. Зубы об него обломать можно.

— Хе-хе, опять шутки шутишь, Макавей. Только я не пойму, с чего это ты про амбар помянул.

— А я удивляюсь, почему ты не понимаешь. Ведь такого ума, как у тебя, во всей округе не сыщешь.