Избранное

— Вот кого надо пожалеть. А обо мне горевать нечего — я ведь пока гуляю по земле. Живой.

И это свое преимущество Дахундара использовал сполна. Печаль не имела доступа к его сердцу, он никогда не предавался отчаянию. Лишь одно огорчало его время от времени — и то только во хмелю:

— Что я за человек! Очень плохой человек! Скоро подохну и не оставлю ни сына, ни дочери — некому будет меня похоронить.

Эта тайная тоска, которая часто незаметно для него самого поселялась у него в душе, и потянула перекати-поле Дахундару к бесприютному, обойденному жизнью Меки. Он полюбил сироту. И Меки, ни от кого никогда не видевший ласки, тоже привязался к нему как к родному.

А на свете творились удивительные дела! Лежа в густой пахучей траве долины Сатуриа, Меки подолгу глядел в чистую синь неба, перебирал день за днем, думал. Меки хорошо запомнил, как с церкви снимали крест — накинули петлю и с большим трудом сорвали его. А вчера он впервые видел похороны без попа. Не было ни уныло гнусящего дьякона, ни приторного запаха ладана, ни поблескивающих на солнце хоругвей. Чинное молчаливое шествие медленно двигалось по улице Земоцихе. Впереди шел человек с красным исполкомовским знаменем. И Меки тогда впервые не почувствовал того смутного, необъяснимого страха, который охватывал его на похоронах.

Похороны без священника! Почему? Кто это разрешил? Кто приказал снять с церкви крест? Непонятно и удивительно! Вокруг творятся какие-то чудные дела. А он, Меки, словно блуждал в темноте. С кем поделиться своими мыслями, с кем поговорить по душам, кто ответит пареньку на тысячи вопросов, от которых все равно никуда не уйти в такие молодые годы? Духан всегда был полон посетителей, но стоило Меки вымолвить слово — хозяин сразу набрасывался на него: «Ступай вон! Не надоедай гостям! Не путайся под ногами!» Так недолго и разучиться говорить! От Эремо он не слышал ничего, кроме ругани. Духанщик ругал все и вся — своих гостей, кто попроще и победней, и кучеров, и большевиков, и даже сверкающие в небе безгрешные звезды, от которых Меки по ночам не в силах был оторвать зачарованных глаз. Откуда они, кто их зажег, на чем они держатся? Только Дахундара говорил с ним ровно и спокойно, и когда у Меки выдавалась свободная минутка, он скорей бежал в хибарку могильщика.

Рабочий день Меки начинался с восходом солнца. До прибытия дилижансов парень работал в поле или на винограднике. Потом прислуживал посетителям в духане. На закате пригонял коров, а потом опять мыл посуду в духане. Лишь поздно вечером уходили последние посетители и духан запирался. Не чувствуя под собой ног, усталый, намотавшийся за день до одурения, даже не постелив себе постели, Меки валился на сырой от проливаемого вина прилавок и мгновенно засыпал.

Но иногда выдавался счастливый вечер — духан запирали раньше обычного, и тогда Меки тотчас же бежал на церковный двор.

— Дурак тот, кто назвал тебя дураком! — говорил ему Дахундара. Он не знал, как насытить жадное любопытство этого доброго трудяги парня, хотя и старался ответить на все его неожиданные вопросы. Дахундара в бога не верил, но когда запас его «научных» знаний истощался, он готов был призвать на помощь и черта, лишь бы не ударить перед Меки лицом в грязь. Ему льстило, что Меки считает его просвещенным человеком. Поэтому часто, ошарашенный неожиданным вопросом своего молодого приятеля, Дахундара немилосердно врал в ответ.

— Человек произошел от обезьяны, дорогой, — говорил Дахундара, смутно припоминая что-то услышанное краем уха от заезжего лектора. Сам он был до того похож на обезьяну, что, глядя на него, Меки мог со спокойным сердцем верить его словам. Однако парень все-таки сомневался:

— От обезьяны?

— Конечно! Мы все от обезьяны произошли, и потому-то вся наша жизнь — сплошное шутовство и кривлянье.

— Как это, Даху? Правда от обезьяны?

Чуть приподнявшись и повернувшись к нему спиной, Дахундара тоном мудрого наставника растолковывал:

— А ты потрогай себя вот тут. На этом месте у нас был длиннющий хвост. Что — не доказательство? Все мы были обезьянами! Потом слезли с деревьев и стали людьми. А хвост постепенно сошел на нет. Остался только этот корешок.

— А он опять не отрастет? — испуганно спрашивал Меки.

— Еще чего! Отрастет! Теперь нам хвост не нужен. Закон природы, парень, строгий: что не нужно, то отмирает.

— А откуда ж появились на свете обезьяны?

— Объясняю, слушай. Сначала был только один малюсенький головастик. Он все плодился и расплодился до того — на земле стало тесно. Тогда некоторые головастики из его потомства превратились в птиц и взлетели в небо. Другие стали дикими зверями и разбрелись по лесам. Кто пожелал быть рыбой — нырнул в воду. Ну, а наш предок, братец ты мой, начал лазать по деревьям. Ему, видишь ли, очень понравилось быть обезьяной. Понял?

— А головастик откуда взялся?

— Головастик? Головастик — из материи. Только не из такой материи, — Дахундара смял в руке полу своей рубахи, — а совсем из другой.

— Из какой другой?

Дахундара сам не знал, что представляет собой эта породившая все живое материя.