Избранное

Она без раздумий приняла на веру его слова и поспешно распахнула перед ним калитку.

— В хлеву темно, может, не найдут там! — уже шепотом сказала девушка.

— Погоди… Нет ли у тебя лестницы?

— Зачем вам лестница?

— Быстрей! Приставь ее к этой шелковице!

В конце двора на старой шелковице с раскоряченными ветвями были густо нанизаны снопы почерневшей от ненастий соломы. Повторять свою просьбу беглецу дважды не пришлось — девушка мигом поняла что к чему: сбегала за лестницей, приставила к дереву и помогла гостю забраться в солому.

Девушка спрятала лестницу, быстро убрала соломенную труху, осыпавшуюся с дерева, и обошла вокруг дерева. «Ловко», — успокоилась она и направилась к дому. Но войти не успела. К калитке подошли двое мужчин с ружьями. На разбойников они не походили. Оба в одинаковых гимнастерках, в одинаковых фуражках и одинаковых портупеях… В прошлом году двадцать шестого мая на параде в Гурджаани именно так выряженные солдаты кричали «ура» и пели «Был у Нины певчий дрозд»…

«Тут что-то не так, — всполошилась девушка. — Иначе зачем честному человеку скрываться от служителей власти».

В калитку вошел сначала один гвардеец, рыжий и низкорослый. Его косящие зеленые глаза и удивительно короткий, словно бы срезанный подбородок напомнили девушке какую-то болотную птицу. Сходство это поразило девушку, и чувство тревоги стало сильнее.

Второй солдат, взобравшись на ограду и затенив глаза ладонью, минуту-другую пристально рассматривал что-то на голом гребне.

— Что там, Лимона? — окликнул его Сосунок.

— Да ничего… Лошадь вроде! — отозвался Лимона.

— Как звать тебя, красотка? — подошел вплотную к девушке Сосунок, затем снял ружье с почерневшего от пота плеча и оперся на него.

— Мзеко.

— Скажи-ка, Мзеко, будь добра, никто не поднимался сюда из ущелья? Может, приметила кого?

Мзеко покачала головой.

— Никого я не видела, батоно.

— А давно ли ты во дворе?

— Только что вышла, индюшкам вот корм принесла…

Сосунок нахмурился.

— А ну, посмотри мне в глаза, Мзеко.

Мзеко посмотрела.

Посмотрела ли?

Насмерть перепуганная девушка не видела ни косящих глаз, ни кривой улыбки, заигравшей на устах Сосунка.

— А ты, как я вижу, себя не жалеешь!

— В чем я провинилась, батоно?

Рыжий захихикал.

— Твое красное платье я еще за версту отсюда заприметил, вон с той горы. С чего бы тебе лгать мне, Мзеко? — как бы ласково попенял ей рыжий, но его колючие зеленые глаза от этого не сделались добрей.

— Давно он здесь прошел? Скажи, не бойся! Другой дороги у него не было! Куда он пошел? Туда? А может, свернул к той высокой горе?

— Никого я не видела, батоно!

Рыжий глубоко вздохнул и повернулся к товарищу, спрыгнувшему с ограды.

— Что-то не по душе мне эта девчонка, Лимона! Темнит она! Постой тут и никуда ее не пускай! — сказал он, доставая из кармана черный наган.

Сначала он пядь за пядью обследовал хлев, заглянул в тонэ, затем обшарил две крохотные комнатенки. Что ж, прежнее его предположение оказалось, видимо, верным: коль скоро Гелашвили успел выбраться из ущелья, он ни за что на свете не осмелился бы пережидать в деревне. Стой теперь на краю ущелья и гадай, куда упорхнула птичка! А тут еще ни слова не вытянуть из этой дрянной девчонки! А ведь врет она, чертовка!

— Ты плохо меня знаешь, Мзеко: я человек добрый, вежливый, но коли придет конец терпению, пеняй тогда на себя… Напрасно ты того человека покрываешь, он враг нашему государству! — спокойно сказал рыжий девушке, съежившейся возле стены дома. Сказал-то он спокойно, но почему так резко вдруг изменились и голос его, и взгляд?

Будь что будет… Враг он или друг, несчастный тот беглец вверил Мзеко судьбу свою… Не может предать человека девушка черемской крови.

— Кем прикажете поклясться, батоно, каким святым, Георгием? — понимая, что нельзя больше молчать, сказала Мзеко.

Вот тут-то и взорвался рыжий.

— Заткнись ты, дрянь эдакая, кому нужны клятвы лгуньи! — заорал он, хватая ее за руку. — Эй, Лимона! — крикнул он своему товарищу, присевшему было под навесом. — А ну, займись этой барышней! Поглядим, станет ли она молчать тогда?

Лимона поднялся, повесил ружье на рогатину, и прежде, чем направиться к Мзеко, потуже затянул ремень на гимнастерке, словно готовился пуститься в пляс. Мзеко, почуяв неладное, вырвала руку из цепких пальцев рыжего, сбросила с ног шлепанцы и стремглав кинулась со двора.

Кто бы мог подумать, что этот увалень Лимона будет так прыток и ловок! Разбежавшись, он с силой оттолкнулся руками от ограды и перелетел на проселок. Через мгновение он оказался лицом к лицу с беглянкой. Мзеко и повернуться не успела, как железные руки оторвали ее от земли и подняли высоко в воздух. Кислый запах пота и водочного перегара ударил ей в лицо.

— Отпусти, отпусти… Не то закричу, всю округу на ноги поставлю! — молотя насильника кулаками по голове, вскричала Мзеко.

— Заткнись, если смерти не хочешь! — взревел Лимона и, не дождавшись, пока Мзеко замолчит, зажал ей рот своей могучей пятерней. Он огляделся по сторонам и, немного подумав, потащил к хлеву свою непокорную ношу.