Избранное

Оставшаяся беспризорной кукуруза все же выросла и вынянчила тучные початки. Однажды Натела, старшая дочь Ники, навестила Череми. Ей помнилось, что за их домом росли кизиловые деревья с ягодами величиной с голубиное яйцо. Вот и порешила она, дай, дескать, наберу полкорзины ягод, отнесу отцу в тюрьму, пусть полакомится…

А вот та самая делянка… Натела глазам своим не поверила — кони сторожей, забравшись в кукурузу, хрустели початками, а сами они, разлегшись в тенечке, беззаботно дремали. У края делянки высились стожки недавно скошенной травы.

Натела напустилась на коней.

— Чья ты будешь, девка? Оставь коней в покое и уходи отсюда подобру-поздорову! — заорал на нее один из сторожей.

— Ах ты, скотина, можно в такую кукурузу лошадей пускать! — крикнула Натела.

— Заткнись и катись отсюда, да поживей!

НАТЕЛА: И сама не помню, как схватила я валявшийся тут же поблизости серп и метнула его в мерзавца. Он успел увернуться, и серп угодил в коня, порезав ему переднюю ногу. При виде крови в глазах у меня потемнело. Я, не мешкая, оторвала рукава у своего платья и бросилась перевязывать коню рану. Сторожа, выпучив глаза и онемев от неожиданности, глядели на меня. Убьют, наверняка убьют, — мелькнуло в голове, но случилось обратное. Они принялись меня утешать да успокаивать, не бойся, мол, ничего мы с тобой не сделаем. Потом один из них помог мне сменить перевязку на ране, а другой кинулся за конями и прогнал их с поля…

Круглые два года пробыл в тюрьме Ника Джачвадзе. Один год ему скостили.

Так и не смог он прикипеть сердцем к Гамарджвеба, переселился в Мукузани и стал работать в колхозе. Но не было уже прежней силы и удали в руках утерявшего веру человека.

Шли годы. Безлюдный Череми постепенно разрушался и дичал. Старую аробную дорогу унесли и стерли с лица земли обвалы и оползни. В полуразрушенных домах с обвалившимися кровлями пищали летучие мыши. Случайные путники за версту обходили это богом проклятое место, разве что забредет иногда любитель древнейших и прекраснейших памятников Череми.

Так было положено начало злу, которое народ и поныне называет периодом негативных явлений, безнаказанности, своеволия, беззакония, который почти два десятилетия лихорадил и тормозил движение Грузии вперед. Того, во что обошлось государству переселение крестьян из Череми в Гамарджвеба, всех тех денег, с лихвой бы хватило и на новую черемскую дорогу, и на десяток других новостроек. Однако любовь к рапортам пересилила разум и принесла в жертву Череми. Ведь Череми портил песню, из-за него одного вечно запаздывали районные сводки полевых работ.

Такая же судьба постигла многие села горной Грузии. Опустели земли Рача, Лечхуми, Пшав-Хевсурети.

В «Летописи Картли» совершенно ясно означено, что Бахтрионская битва 1659 года произошла из-за зимних пастбищ Шираки. Шираки — это овцы и коровы. А мечи рубили лучше и крепости были неприступней у тех, у кого было больше овец и коров. Потому и было, что горцы не щадя жизни штурмовали крепостные стены Бахтриони. И воины, давшие клятву на верность, не знали покоя до тех пор, пока не разбили врага наголову.

И разве только в XVII веке! Не выпуская меча из рук, сражались грузины в горах и долах, чтобы не уступить врагу ни единой пяди земли.

Но с течением времени случилось неслыханное — горец, души не чаявший в Шираки, вдруг обрек его на такой стих:

Будь ты проклят, Шираки,
Поглоти тебя море,
Нет, не видеть мне радости
В жизни мгновенной моей,
Зачем я сюда пришел,
Зачем не умер в горах,
Схоронили б меня со братьями
На родимой земле!
Из груди моей вырвался стон:
— Повинна моя головушка. —
Вместо веселья и радости
Слезы все льются из глаз.
Орлы теперь свили гнезда
В Пшави — моем гнездовье.
По обычаю дедов,
В горы подался я.
Минуло лето красное
В стонах и причитаниях.
Будь ты проклят, Шираки,
Поглоти тебя море!

Что вынудило горца произнести столь страшные, столь адские проклятия, что так безгранично взбудоражило и растравило его душу!

Разрушение гнездовья.

Горцу разрушили очаг, и теперь он горько клянет тот самый Шираки, к которому относился раньше с такой любовью.

Перелистаем летопись. Вспомним взаимосвязи гор и долин. Они всегда были неразделимы, как волы в одной упряжке. Никого не удивляло и ничему не вредило, что иные горцы спускались в долину, ибо основное население горных деревень годами не уменьшалось. Это было совершенно естественным явлением, и потому поддержал великий Важа Пшавела переселение горцев в Шираки.

В долине умер великий певец. Перед смертью мерещилась ему родниковая вода пшавских скал. Сгорая от жары на больничной койке, он молил друзей: — Заверните меня в кленовые листья, и я мигом излечусь…