Избранное

Вот как-то утром просыпается больной. Смотрит, а за окошком солнышко светит, капель капает, воробышки чирикают.

«Дай, — думает больной, — гляну!»

Тихохонько на локотке приподнялся. Видит: верно! Солнышко светит, капель капает, воробышки чирикают... Кустики стоят веселые, мокрехонькие.

Тихохонько на локотке опустился, лежит счастливый. Во-первых, весна. Во-вторых, приподнялся, опустился — жив остался.

Доктор приходит.

— Ну, как дела, больной?

— Да вот, — говорит, — приподнялся, опустился, — жив остался.

Как на него доктор закричит, как ногами затопает!

— Да вы, — говорит, — такой! Да вы, — говорит, — сякой! Да вы, — говорит, — форменный самоубийца! Я вам что приказывал? Я вам приказывал не ворочаться, а вы ворочались! Да я за вашу жизнь в таком случае и копейки не дам! Да как вы смели?!

И до того оп на него кричал, до того на него ногами топал, что больной на нервной почве помер.

Мораль?

Мораль в этой сказке чересчур даже простая!

Ежели лежит больной и хворает не то эндо-, не то мио-, не то перекардитом и ежели он приподнялся, опустился и жив остался, не кричите вы на него, ради бога!

КОМАРИНАЯ КЛЯТВА

Вечер был. Сверкали звезды.

Комары летали. Кусались.

Одного словили.

Запищал Комар, застонал, ну лапки ломать. По колени в слезах. Пощады просит:

— Да что вы, граждане! Да это ж такая ошибка!.. Да это вы меня, верно, за малярийного приняли, за анофелеса! А какой же я анофелес? Я же самый что ни на есть обыкновенный комар! Брюшко у меня как? Брюшко у меня, параллельно плоскости опоры. А у малярийного — под углом или даже, простите, вертикально. А щупики нижних челюстей? Вернейшая ведь примета! У меня, видите, щупик короче хоботка! А у анофелеса проклятого щупик хоботку равен. Это вы хоть у кого проверяйте, всякий скажет, что не вру. Хоть в справочник загляните, хоть в «Жизнь животных»...

— Однако, — сказали Комару, — кусаешься! Зуд от твоих укусов несносный. Житья от тебя, Комар, нету.

— Так ведь я всю жизнь только и делаю, что стараюсь не очень больно кусать. А с сего числа слово даю и вовсе не кусаться! Хотите, расписку напишу? Пожалейте меня, разнесчастного Комара, многосемейного...

— Многосемейного? — спрашивают. — Да неужто многосемейный? Мы этого не знали, что ты многосемейный.

— Не верите? — заливается Комар слезами. — Да вы вон в ту лужу гляньте, сколько в ней личинок плавает, все мои!

Пошли проверить. Видят, верно, личинок видимо-невидимо. Может быть, миллион, может быть, и того больше.

— А что же, — сказали, — а может, и верно попробовать его отпустить, поскольку он, во-первых, действительно обременен семьей, а во-вторых, согласен дать расписку?

Комар ужас как разволновался.

— Ах! — говорит. — Как же я вас покорнейше благодарю! Дай вам, — говорит,— бог за вашу доброту здоровья, а деткам вашим всем быть генералами, да лауреатами, да академиками! Зарок даю не кусаться. Давайте мне бумагу, давайте мне самопишущее перо, сейчас я документ буду подписывать.

Разгуделся Комар, раскричался, лапками по письменному столу стучит, глазами сверкает. Видят, очень искренний Комар. Выпустили его из щепоти, дали бумагу, самопишущую ручку.

— На, подписывай!

А он как вопьется в чью-то руку, да и был таков.

— Ах ты, проклятый, ах ты, клятвопреступник! Лови его!..

Попробуй поймай!

СТАКАН ВОДЫ

Случилось в одном довольно большом городе, в одном довольно большом учреждении некое совещание. Не то план утверждали, не то ошибки признавали, не то еще что-то в этом роде. В данном случае это никакого значения не имело.

А имело значение то, что в этом учреждении на совещаниях, заседаниях и тому подобных ассамблеях ораторам подавали чай с лимоном.

Мы, обратите взимание, отнюдь не против, чтобы подавали чай с лимоном. У нас совсем о другом разговор.

Служил, видите ли, в том учреждении один растущий работник, которого по заслугам и начальство и сослуживцы жаловали. Назовем его для удобства Сидоровым. Рос тот Сидоров не по дням, а по часам, и все предсказывали ему в самом ближайшем будущем серьезное и, заметьте, заслуженное повышение в должности.

И оратор он был неплохой.

Так вот, пришла на том совещании очередь выступать Сидорову. Похлопали ему в зале. Похлопали в президиуме. Начал Сидоров свою толковую по содержанию и интересную по форме речь.

Между тем появляется из-за кулис (совещание происходило в клубе) дежурная официантка и выносит товарищу Сидорову причитающийся ему как оратору стакан.

Но не такой, как предыдущим ораторам, не с чаем и лимоном, а с самой что ни на есть обыкновенной кипяченой водой.

Зашептались многие рядовые участники совещания:

— Заметили? Сидорову — и вдруг простую воду!.. Интересно!..

Зашептались и в президиуме:

— Ох, братцы, тут что-то не так! Дыма без огня не бывает!

Да и сам Сидоров, на что бесстрашный был человек, как увидел, что ему официантка подала, побелел, ослабел, что-то такое довольно несусветное забормотал, всю свою продуманную речь свалял комом, до конца не договорил, махнул рукой и сошел с трибуны без единого аплодисмента. Да и хлопать за такую речь, по совести говоря, нечего было.