Избранное

А н г е л и к а. Also wir haben die Krawatte gefunden, Charlotte, der Diener bringt sie! Und die Schuhe auch![469]

Через несколько секунд камердинер вносит ботинки и несколько галстуков для покойника.

С л у г а. Господин доктор, пожалуйте к телефону! Вас вызывает Торговый банк!

Л е о н е. Меня? Это, наверно, ошибка.

С л у г а. Нет, именно вас, господин доктор. Торговый банк. Дирекция.

Леоне выходит.

Б а р о н е с с а  К а с т е л л и. Мерси, дорогая, спасибо вам! Вы мне оказали большую услугу! Johann, Ziehen Sie, bitte, dem gnädigen Herrn die Schuhe an. Ja?[470]

Все трое входят в альков.

Ich glaube, die breite, die ist besser! Die sieht altmodischer aus! So! Das werde ich allein. Merci! Nur dass ich dieser unmöglichen Krawatte los bin! Jetzt sieht er doch besser aus![471] (Повязывает Глембаю галстук.) Иоганн, пожалуйста, возьмите шарф вон там на кресле и подвяжите господину советнику подбородок! Некрасиво, когда видны зубы! Вон там, Иоганн, на столике у трюмо! (Подвязывают шелковым шарфом челюсть Глембаю. Баронесса Кастелли распоряжается со спокойным достоинством.)

Л е о н е (вернулся еще более взвинченный, чем был). Баронесса, вас просит генеральный директор «Торгового банка»!

Б а р о н е с с а  К а с т е л л и. Mich? Was ist denn los? Was braucht er mich? Sagen Sie ihm, bitte, dass ich jetzt nicht zu sprechen bin! Jetzt ist fünf Uhr früh![472]

Л е о н е. Не знаю. Речь идет о вашем текущем счете в «Торговом банке».

Б а р о н е с с а  К а с т е л л и. Mein Conto bei der Handelsbank?[473] Но я не имею никаких деловых отношений с «Торговым банком».

Л е о н е. С вашего счета в «Торговом банке» снято восемьсот сорок тысяч.

Б а р о н е с с а  К а с т е л л и (спокойно и наивно, но уже идя к телефону). Unmöglich! Das ist ja unmöglich! Ich hab’ ja mein Conto bei der Wiener Disconto Italiana![474]

Л е о н е. Ничего не знаю! Идите узнайте сами!

Баронесса Кастелли выходит, за ней слуга.

Л е о н е. А еще говорят, будто старая Барбоци выдумала, что Глембаи шулера и убийцы. Кто это подвязал старику челюсть?

А н г е л и к а. Шарлотта.

Л е о н е. Это ужасно! Кажется, будто у него зубы болят. Самое страшное в смерти то, что она, с одной стороны, сверхъестественна, а с другой — комична! Смерть — одно из самых смешных явлений в буржуазном обществе. И на смертном одре у человека должно быть выбрито лицо, приведены в порядок ногти, подвязан подбородок. Мертвому буржуа нельзя лежать с открытым ртом! Какая глупость! (Возвращается к прерванной мысли.) Итак, пожалуй, похоже, что этот почтенный господин подделывал чеки баронессы, подписывал ее векселя и сам за эти фальшивые векселя поручался. «Торговый банк» никак не может добиться разговора с Веной: междугородние повреждения; но, судя по телеграммам, — полнейший крах! Die Glembays sind natürlich Ehrenmänner![475]

А н г е л и к а. Леоне, не сердись, пожалуйста, но эта твоя манера кажется мне страшно грубой и неуместной. Все время, сколько я здесь, ты только и делаешь, что бранишь Глембаев. Будто ты сам не Глембай.

Л е о н е. С первого дня, как я научился думать, я занят не чем иным, как борьбой с Глембаем в самом себе. Самое страшное в моей судьбе то, что я чистокровный, подлинный, стопроцентный Глембай. Вся моя ненависть к Глембаям — не что иное, как ненависть к самому себе. В Глембаях я вижу себя, как в зеркале.

А н г е л и к а (порывисто, но благодаря своему уравновешенному спокойствию — проникновенно и убедительно). Ты любишь парадоксы и потому все искажаешь. Я боюсь твоих шуток, но поверь, я пришла к этому в итоге собственного многолетнего опыта: в словах «ближнего нужно любить; как самого себя» действительно много благостной, неизреченной истины. Чтобы стать христианином, человек должен прежде всего возлюбить самого себя!

Л е о н е. Беатрис, извини, но, пожалуйста, будь добра — сними этот шарф! Невыносимо, до чего это уродливо выглядит!

А н г е л и к а. Так должно остаться. Челюсти еще не окоченели. (Подходит к мертвому и трогает его нижнюю челюсть.)

Л е о н е. Мне это напоминает одну карикатуру Домье: все филистеры у Домье вот так повязаны салфетками.