Избранное

Иржи был с головы по пояс в крови.

Сам он не был ранен… А чья это была кровь, он не знал. С кем он теперь пойдет на Прагу? Не с кем. Все, конец.

А поэтому бейте, убивайте, никого не щадите! Прага, Прага! Удушенная, мертвая, труп, иезуитами принаряженный. Наша Прага!

Что ты вылупил на меня свои черные глазенки, паршивый антихрист?! Вот и закрылись глазенки… Похоронный звон, звон похоронный… умер, умер король… нет короля, нет короля на истоптанном поле… Лютцен все еще горит. Девки вопят в валленштейновском обозе… Повозки скрипят, грохочут, едут. Куда они едут? Едут в Лейпциг. Что скачет там за блестящая кавалькада? Ударить по ней! Вперед… марш!

— Полк Штенбока! — кричит Иржи, будто он имеет право командовать этими неизвестными, растрепанными, окровавленными, мокрыми от пота, грязными, бородатыми и усатыми рейтарами. Все это немцы, шведы. Есть ли среди них хоть один мораванин, ну хотя бы из Кромержижа?

— Штенбок! — бормочет кто-то возле него… — Vielleicht tot… mort, mort![114]

Все умерли, и все живут. Вот и Иржи мертв, а все-таки живет… Он жив и твердо сидит в седле, подаренном королевой.

— Вот посмотрела бы ты на все это, леди Бесси! О, как же я тебя ненавижу!

— Пить, пить! — стонет раненый у канавы.

Никто не подаст ему воды! Все мы пьяны от крови.

С неба на землю опустилась тьма. Но Лютцен все горел.

Кто-то поднял с земли золотое распятие, размахивает им над головой и смеется как безумный. И удирают хоругви и эскадроны, бегут роты, скрипят повозки, а итальянские барабаны гремят вдалеке… Гремели и до-гремели. Полки Валленштейна бежали, рассеялись облаком пыли.

«Встрепенулся голос труб…»

— Всем собраться возле пяти мельниц… — возглашал всадник с большим желтым шарфом на панцире.

Старый Книпхаузен стоял посреди трупов, по щиколотку в мягкой распаханной земле, похожий на плакучую вербу. Его черный плащ развевался по ветру.

— Виктория! — возглашали трубачи.

Но ликования не было.

Битва у Лютцена кончилась.

2

Герцог Бернард Веймарский на совете князей, генералов, полковников и всех дворян, которые — шведы и немцы, шотландцы, чехи и французы — признали его своим командиром и подчинились его воле, подал пану Иржи Пражме из Хропыни руку и поблагодарил его за службу истинной вере в этой славной битве. Расспросив его о подробностях гибели короля, он велел Иржи отправиться к Фридриху Пфальцскому, своему господину, и убедить его, чтобы теперь, когда уже взят Франкенталь, пфальцская крепость, он больше не мешкал и срочно вербовал в Пфальце солдат. И чтобы он обратился к голландским Штатам и к своему шурину, королю английскому, и получил от них новых солдат и новые субсидии. Нельзя вести войну, надеясь только на короля французского, сказал Бернард, в ней должны участвовать все сословия и князья, не предавшие дело божье, за которое умер Густав Адольф, герой из героев.

— Поднимем меч, выпавший из его рук. Густав Адольф умер также и за реституцию Фридриха! Скажите ему об этом!

— А нет ли для меня места в войске?

— Есть и будет…

Герцог Бернард говорил как юный Цезарь. У него был могучий лоб и стальные глаза.

— Я сражался за Прагу, — ответил Иржи и вскинул голову.

— И мы за нее сражались, — сказал Бернард приветливо. — Пусть ваш король напишет господину Оксеншерне в Ганау или лучше всего приедет к нему. Близится зима. Мы победили в этой битве. Утомленные пусть отдыхают. Голодных мы накормим. Мертвых предадим земле. Тело короля отвезем в Швецию. Укрепим дружбу с Саксонией. Посмотрим, что делается в Силезии. Утро вечера мудренее. Нас ждет еще не одно утро после вчерашнего вечера. Поезжайте сначала в Ганау. Возьмите с собой доктора Камерариуса, который находится у господина Оксеншерны. Короля вы найдете в Майнце. Ваша королева в Гааге. Передайте им, что со смертью Густава Адольфа война не кончилась. Ведь мы еще живы, не так ли, господа?

Раздался звон оружия, поднятого в знак согласия.

Иржи поклонился.

Но Бернард уже отвернулся и обратился к герцогам, князьям, генералам и полковникам:

— Где же Франц Альбрехт из Лауэнбурга?

— Он покинул поле боя. Теперь он в Вейсенфельсе… — ответил господин Книпхаузен.

— Велите его позвать, — распорядился Бернард. Однако никто из герцогов, генералов и полковников не шелохнулся.

Иржи ушел.

На поле боя падал снег. Пленные закапывали мертвых. Со всех сторон слеталось воронье.

Иржи сел на коня, подаренного королевой.

Со стороны Лейпцига к небу поднимался дым горящих деревень. В Лютцене снова раздавались крики. Там бесчинствовали победители. Голый остов виселицы накренился к земле. Земля под ней была разворочена шведским снарядом.

Иржи не торопился. Ему не хотелось быть злым вестником.

Но злая весть обгоняла его, словно огонь, бегущий по стерне. Всюду о ней знали. В Вейсенфельс ее привез Франц Альбрехт. Смеркалось, толпы на рыночной площади стояли застывшие от ужаса. С колокольни доносился похоронный звон. Проповедники взывали к небу:

— Что же ты сотворил, господи? Цветок растоптал, липу молнией поразил, храм разрушил, который за три дня не воздвигнешь… Зачем караешь ты нас в гневе своем за несовершенные грехи? Господи, жесток твой суд!