Избранное

На холмах пылали костры, зажженные в память усопшего.

В Наумбурге перед храмом стоял castrum doloris[115], окруженный горящими смоляными факелами. Шел снег. Колокола рыдали. Женщины рвали на себе волосы и бились лбами о камни мостовой.

— Кто нас накормит, пригреет, кто прикроет щитом своим? — причитали они.

В корчмах мужчины и старики пили без криков и споров. У каждого был свой траур.

То же было и в деревнях.

Под Веймаром Иржи встретил эскорт всадников, охранявших карету королевы. Элеонора сидела за спущенными занавесками, ее никто не видел. Говорили, что она бьется в судорогах, похожих на родовые муки. Элеонора ехала к мертвому из Эрфурта в Вейсенфельс.

— Я не позволю погребать его, — кричала она и до крови раздирала себе лицо.

В Шмалькальдене до смерти забили кулаками купца-паписта, продававшего брабантское кружево. Это случилось перед самым храмом, где служили панихиду. Потом растоптали его тело, разгромили его лавчонку в гостином ряду, а жену его и детей бросили в тюрьму. Проповедники во время богослужения теряли сознание, и у них выступала на губах пена.

— Радуйся, блудница вавилонская, — возглашали они, — пляшите, распутные девки, настал ваш день! Рассеялось стадо господне.

Они срывали с себя облачение и убегали в леса.

В тюрингских горах крестьяне зловеще молчали и не хотели продать чужому корма для лошади или подать ему чарку вина.

— А может, ты антихрист, — говорили они. Смягчились только, когда Иржи рассказал им, как умер король.

— Все покинули его, дорогого нашего! Продали его Иуды! Один-одинешенек остался он в чистом поле! Что натворили они, псы господские, пьяницы, лгуны и воры! — так поносили они своих герцогов, князей и графов. — С цепами на них, да с вилами!.. А ты чей? Из Богемии, вон оно что! А едешь куда? В Майнц, значит. Не уезжай, оставайся у нас. Поздно уже. Ведь ты видел нашего короля, императора нашего, Гёсту златокудрого, архангела господня! Расскажи нам о нем! Хочешь стать нашим командиром? Пошли вместе убьем тех, кто предал его и оставил. Эх, жизнь наша проклятая…

В Ганау, в городе, жители которого когда-то приветствовали Фридриха, славя его как чешского короля, возвратившегося из изгнания, Иржи услышал в трактире весть, что Фридрих заболел чумой и лежит в Майнце. Кто-то даже знал, что он умер три дня тому назад. Он заразился в Цвейбрюккене, куда ездил навестить двоюродного брата. Иржи искал господина Оксеншерну, но Оксеншерна со всей своей канцелярией и со всеми писарями куда-то уехал.

И доктор Камерариус, который должен был быть в Ганау, там не был. Говорили, будто через Мюльхейм проезжал худощавый мужчина, который утверждал, что он пфальцский канцлер Оксеншерны. Он очень спешил. Его карета была запряжена четверней.

— Куда он ехал?

— В Пфальц, что ли, а может, и в Майнц, не знаю. Столько здесь всяких упряжек мельтешило, что мы уж лучше и не спрашиваем, кто куда едет. Гейдельберг еще испанцы держат, сказывал тут один из проезжих. Видать, сам француз либо шотландец. Курил трубку и за каждый кусок хлеба платил золотом. Растолкуйте, господин, это конец войны или война только начинается? Скольким еще деревням гореть, пока все не сгорят? Только потоп может загасить эти пожары. По весне нахлынет вода из южного моря, затопит Альпы… Самые высокие горы в целом свете… а папой в Риме будет в ту пору Петр Второй, еврей родом, и это уж будет конец света.

Во Франкфурте Иржи поспешил к шведскому коменданту Риттеру. Он снова очутился в браунсдорфском доме. Швед прослезился, когда речь зашла о Густаве Адольфе. А Фридриха он видел в последний раз месяц тому назад, когда тот делал, как обычно, покупки у них во Франкфурте. Он побывал также в Оппенгейме и в замке Альцей. В Оппенгейме он рыдал, как пророк Иеремия над развалинами Иерусалима. Город наполовину сожжен. А в Альцее дворец остался без окон и дверей. Испанцы все забрали. Фридрих боялся, как бы испанцы не схватили его в Пфальце и не увели в плен. Он поспешил в Майнц. Поселился там в замке архиепископа. Там и умер.

— Чума его прихватила. Все тело было в шишках, когда его бальзамировали. При нем был бранденбургский доктор Спина и Людвиг Филипп, брат Фридриха.

— Я его знаю по Праге.

— Это никчемный человек, — сказал швед. — Вот и все, что я знаю. Говорят, будто Фридрих умер от горя, узнав о смерти нашего короля под Лютценом. Это неправда. Он и до того был в горячке. Просто некоторым требуется больше времени, чтобы их взял черт.

— Проезжал через Франкфурт доктор Камерариус?

— Кто это?

— Пфальцский советник шведской короны.

— Не знаю такого. Черт побери всех советников! Посоветовали б нашему королю, чтобы в бою оставался позади. А теперь у нас в Швеции будет править малый ребенок.

— Как дела в Гейдельберге?

— Наверное, Горн его уже взял. Не знаю… Снег идет, холодно, и все боятся чумы. Во Франкфурте уж не до ярмарок! Вчера тут били евреев, как всегда бывает, когда надвигается беда. Пока еще мне не приходилось объявлять тревогу по гарнизону. Ох, смерть Гёсты великое горе! Для всего света!..