Избранное

Полковник пригласил Иржика на обед. За обедом он напился и плакал как малый ребенок.

Франкфурт тонул в тумане и липкой грязи.

За Рейном светило солнце. Крыши майнцской крепости сверкали, точно рыбья чешуя. Сияли золотые кресты на храмах. У ворот архиепископского дворца стояла шведская стража.

Бургграф, который помнил Фридриха мальчиком, когда он бывал со своим отцом у архиепископа Швейкгарда, повел Иржика в часовню. Внутри она была — как и во времена Швейкгарда — черная с золотом. Перед алтарем горела лампада. Бургграф опустился на колени и перекрестился. Затем повел Иржика за алтарь. Там на каменных плитах пола стоял черный гроб…

— Der König von Böheim…[116]

Бургграф показал рукой на гроб и снова перекрестился.

Иржи глядел на гроб, и глаза его были сухи. Гроб был маленький, будто детский. Иржи поклонился, как обычно живые кланяются мертвым. Он ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Только чего-то ему было жаль. Он сам не знал чего. Может быть, того, что этот гробик за алтарем был такой маленький и всеми покинутый. Даже не стоит он на постаменте и нигде не написано, что в этом гробу лежит чешский король.

А жалко ему было чешской земли, которая выбрала для себя этого короля.

И земля чешская тоже лежит в гробу. Был человек, который мог бы ее воскресить, как дочь Иаира. Но его уж нет. Давно нет. Три недели, как нет его в живых…

Иржи поклонился еще раз и отошел. Бургграф запер часовню на ключ.

— Чешский король будет покоиться здесь? — спросил его Иржи.

— Конечно нет, — ответил бургграф. — Но сейчас не время для торжественных похорон. Придется их устроить позднее. Наверное, его перевезут в Гейдельберг. Кто-то должен похороны оплатить.

— Как умер король?

— Спокойно. Ему дали выпить настоя из касатика, который успокаивает боли. Он еще написал в Нидерланды детям и своей англичанке. Препоручил их богу. В бреду он твердил, что ему нельзя умирать. Он был уверен, что князья и курфюрсты поставили его во главе дела протестантской церкви после смерти Густава Адольфа. Доктор Спина был при нем до конца… Мне жалко его, этого маленького пфальцского принца, пожелтевшего и седого. Перед смертью он велел побрить себе бородку, чтобы выглядеть красивее.

— Где бы мне переночевать?

— Оставайтесь у нас в замке… Господин архиепископ еще не вернется, — усмехнулся бургграф. — В городе, правда, его уже ждут. Говорят, к приезду его преосвященства воздвигнут триумфальную арку.

Жена бургграфа подала ужин и принесла кувшин вина.

— Пейте, вино прогоняет чуму, — сказала она весело. — Пусть вам приснится что-нибудь приятное.

Утром Иржику показалось, что теперь все повернется к добру. Почему так, он не знал.

Но солнце светило, Рейн сверкал словно серебряный панцирь. Под мостом тихо плыла лодка, и на берегу реки прогуливалось много людей в праздничных нарядах. Они, конечно, и не знали, что жил да был на свете чешский король…

3

Иржи не стал разыскивать ни Оксеншерну, ни Камерариуса.

— Королева в Гааге, — сказал ему герцог Бернард.

Иржи знал, где королева. Он поехал к ней.

Зала для аудиенций в красном доме усадьбы те Вассенар была затянута черным сукном.

Елизавета встала с кресла и протянула Иржику свою бледную руку. Ее лицо казалось восковым. Медового цвета волосы были на висках пронизаны белыми нитями. Она была во вдовьем платье. В талии она раздалась. И руки ее пополнели. И вся она будто обмякла. Иржи поцеловал ее мягкую руку.

Он не знал, что сказать.

Она заговорила:

— Я вдова, Иржик! Ты не спас своего короля от смерти, не был с ним до конца!

— Я сражался под Лютценом.

— Хорошо еще, что Фридриха там не было, а то сказали бы, что это он принес шведам несчастье. Садись.

Она указала на кресло рядом с собой. Там сидел обычно во время приемов ее супруг.

— Мне жаль, что я не мог служить королю до конца.

— На твоем месте я бы тоже осталась при Густаве Адольфе. Я чувствую себя и его вдовой.

— Война еще не кончилась.

Оба долго молчали.

— Куда ты отправишься? — спросил Иржи.

— Никуда не поеду. Меня приглашает к себе мой брат Карл. Сэр Нетерсол привез мне письмо от него. Лорд Эрандел был тут два дня с визитом соболезнования. Его сопровождало сто двадцать особ. Был снаряжен корабль — будто в насмешку — под названием «Виктория», чтобы переправить меня через море. Я отказалась ехать в Англию. Это значило бы, что я покидаю поле боя.

— Что же, ты останешься в Голландии?

— Мой второй сын — наследник пфальцского трона. Пфальц ведь свободен от неприятеля. Камерариус мне писал из Франкенталя!

— Трудно говорить с тобой в этой траурной зале… мне кажется, я в склепе… — заметил Иржи.

— А что ты хочешь сказать мне, друг мой?

— Что вы не одиноки…

— Я знаю, у меня дети. Генрих Оранский обещал, что Голландские Штаты по-прежнему будут нам выплачивать субсидию…

— Я думаю не об этом.

— О чем же, Иржи?

— О чешском королевстве! Мы пойдем с тобой завоевывать Чехию.

Она усмехнулась:

— Без Густава Адольфа?

— Со шведами! Со мной! — Иржи встал. — Если бы твое горе было таким же черным, как эта зала, я не произнес бы ни слова. Но я думаю, что смерть Фридриха не разбила твое сердце. Ты вдова. Ты свободна!