Избранное

В Градце Кралове шведы разрушили и спалили полгорода. Комендантом разрушенного Градца был потом полковник Чабелицкий, который занял также Быджов и тоже сжег его. Эмигрант Вацлав из Сухой, вернувшись из Саксонии в Копидлно, опустошал деревни и, словно бешеный пес, кидался на крестьян, которые не хотели признавать его. Профос бросил его в подвал валленштейновского замка в Ичине — набираться ума-разума. Мудро правил в Милчевеси другой эмигрант, Боржек Догальский из Догалиц, который сумел вернуть подданных в лоно старой религии ласковым словом. К пану Зденеку из Годиц в Опочно заезжать не стали — на него жалоб не поступало. Да и беседовать с мужем овдовевшей пани Кинской Иржику не хотелось. Годиц вскоре после этого осадил Наход, стремясь завладеть замком и городом. Его отогнали городские мушкетеры. Но Находский край был опустошен и его полком и солдатами императора, которые сюда ринулись из Кладненского края… Иржи проехал вместе с паном Енсеном через Рыхнов-над-Кнежной, Брандыс-над-Орлицей и Литомышль, и повсюду видели одинаковое запустение и горе. В Литомышле была совершенно разграблена центральная часть города. Полковник Лафорж, французский гугенот, оправдывал свои действия упрямством бургомистра, мол, пока его не арестовали, он отказывался договориться об отступном…

И так было повсюду в чешской земле от Лабы до Крконош. И все же лютеране приходили в шведские гарнизоны, желая принять участие в борьбе против императора. А вокруг Табора восстали крестьяне, призывая проклятья на голову Фердинанда, оказавшегося ничуть не лучше своего одноглазого отца, который теперь-то уже поджаривался на адском огне. И все-таки в самой Праге солдаты восстали против Галласа, требуя, чтобы голодающий город сдали королевской армии, как называли шведов. На Шпитале мятежные офицеры были обезглавлены, солдаты повешены. В Младой Болеславе Иржи выпустил из-за решетки на свободу двенадцать молодых женщин, арестованных за шашни с дьяволом. Колдуньи, видите ли, привили скоту чуму. Когда Иржи с профосом отбыли, колдуньи снова были схвачены, а затем сожжены на костре. Солдаты Банера стояли при этом караулом.

Случаи сжигания колдуний были отмечены также в области Табора и Бероуна. Люди привыкли к пожарам, и нередко зрелище огня их радовало. При пожаре города Моста, устроенного по распоряжению самого маршала Банера, потому что магистрат нерасторопно собирал контрибуцию, женщины раздевались донага и со звериным воем бросались в огонь. Глядя на них, рейтары Банера вопили от радости и стреляли в воздух из пистолетов.

На Збирожи крестьяне покинули дома, которые предварительно подожгли, а сами ушли в леса, где подстерегали и императорских и шведских солдат. Нападали на них, убитых грабили, а деньги честно делили между собой.

Деревни горели, обезумевшие люди издалека смотрели на пылающие крыши своих домов и хохотали от ужаса. Они помешались с голода, потому что на деньги невозможно было купить и каравая хлеба.

Банер сидел в ратуше в Литомержицах, куда он перебрался из Брандыса, у ложа своей жены, плакал и кричал, что приказывает ей выздороветь, иначе он сам подожжет город и погибнет вместе с женой в пламени…

Пьяными глазами смотрел он на Иржика и Енсена и смеялся, когда они зачитали ему свою реляцию об увиденном в Чехии.

— Я немецкий король, — невнятно бормотал фельдмаршал. — Так меня называли в Хальберштадте. Моя армия на две трети немецкая. Какое мне дело до Чехии? Что мне до Швеции? Из Стокгольма пишут, что я посылаю мало денег королеве. А мне самому деньги нужны. Моя жена больна! Достаньте мне самые дорогие лекарства за чистое золото. Я за все заплачу?

— Почему вы не берете штурмом Прагу?

— Прагу? В Праге голод. Всюду голод, а я не желаю голодать! Да я ни крейцера не заплачу жалованья своим паршивым канальям! Пусть сами кормятся! Война — это наказание господне. Бог покарал саксонцев, бранденбуржцев и вас! Вы все одинаковы. Чего приставали ко мне, нанимались в мою армию? Хотели, чтоб я привел вас в Чехию. А тут вы разбежались по своим имениям. Сидите там и грабите. Собственных подданных обираете! Если жена умрет, я прикажу сжечь всю Чехию! Император боится меня и хочет мира, а я не уйду из Чехии, пока мне император не заплатит!

— А как же манифест?

— Плевал я на манифест! Почему чехи не восстали? Они против нас! За это я их и караю!

С маршалом невозможно было ни о чем договориться, ни с кем из его штаба невозможно было договориться. Госпожа Банер кашляла кровью. Из Доксан пришли монахи и кадили в ратуше ладаном. Они молились по-латыни и клали больной на грудь образки святых. Маршал не выгнал их и заплатил им золотом.

— Вы мне куда милее всех кальвинистских еретиков в Чехии вместе взятых, — говорил он. — Спасите мою жену, и я стану хоть капуцином.

Патер Сигизмунд сказал ему:

— В Праге живет известный и набожный доктор Освальд. Бог через него творит чудеса.

— Я возьму Прагу и заберу в плен Освальда! Я заставлю его сотворить чудо!