Избранное

Потому никто не удивился, когда в один прекрасный день пан Ольдржих из Врата попросил у семидесятилетнего Паоло Манфреди, чьи ближайшие родственники правили в Реджио и который сам мог похвалиться тем, что из его рода много лет назад произошел святой Вит, руки его дочери Бьянки. Старец, недавно потерявший жену, что была его на тридцать лет моложе, с охотой согласился выдать свою шестнадцатилетнюю дочь за чешского рыцаря. Он был убежден, и то была истинная правда, что она достанется храброму, мудрому и достославному мужу.

После нескольких месяцев свадебного веселья в Риме и находившихся неподалеку от него Нептуновых морских банях молодожены отбыли в Чехию. В Праге пан Ольдржих из Врата поселился со своей женой в новом доме на Малом рынке. Он стал членом придворной канцелярии Яна из Стршеды и вскоре прославился быстротой ума и красноречием, а также вечерними приемами, которые он устраивал для пражан и иностранцев.

Пани Бьянка была очаровательной хозяйкой, но при этом разумной матерью двух своих сыновей и доброй супругой. Ибо она любила своего мужа, а потому полюбила и народ его, и страну. И вскоре эта женщина, статная фигурой, с маленькими грудями на широком торсе, очень хорошо стала говорить на родном языке своего супруга. Она одевалась так, как это принято у пражанок, и только в том, как она причесывала свои темно-каштановые волосы, проглядывал вкус римлянки. И походка ее, плавная и чуть колеблющаяся, осталась поступью римлянки. Так же величественно и в то же время скромно предступила когда-то мать Гракхов пред очи сенаторов. Но более всего те, кто был знаком с римлянкой, ценили в ней ее супружеские добродетели. Многие завидовали Ольдржиху, развязному и бойкому придворному. Некоторые говорили, что он такой жены не заслуживает.

Шли года, и хотя Бьянка иной раз могла повидаться с каким-нибудь итальянцем, приехавшим ко двору Карла, перемолвиться словечком на родном языке с кем-нибудь из этих людей, все равно каждый год опускал новую завесу на воспоминания ее о родной земле. Ища в прошлом образ родного Рима, она скорее видела внутренним взором очертания Праги, венчаемой новым храмом святого Вита, нежели город своего детства, то серый, то белоснежный, что лежал когда-то перед ней, залитый солнцем, окаймленный печалью ржавой равнины.

Она медленно забывала его и уже почти забыла. Как вдруг приехал в Прагу мессер Франческо Петрарка, увенчанный лаврами певец Италии, друг нашего короля.

В ту пору Франческо Петрарка служил архиепископу Джованни Висконти и от его имени путешествовал от одного княжеского двора к другому, ища своему господину союзников и защиты против недругов. Миссия Петрарки была во многом подобна видению римлянина Кола ди Риенцо{279}, изгнанника и блаженного, который за несколько лет до того пришел в Прагу, чтобы поклониться королю Карлу, и в речи, превосходившей речи самых знаменитых проповедников, изложил свою идею о воскрешении Рима руками Карла.

Но Кола ди Риенцо был проклят папой, а наш король был слишком мудр, чтобы доверить ведение своих дел бездомному страннику. Пан Ольдржих часто наведывался к божьему трибуну, как называл себя Кола, в месте его заточения в роудницкой крепости, куда гость был препровожден самим архиепископом Арноштом. Тот же пан Ольдржих из Врата стал теперь хозяином, принимавшим Франческо Петрарку, который прибыл в Прагу с той же целью, но имея более высокие полномочия и будучи давним другом короля.

Еще у всех на памяти был тот прелестный случай в Авиньоне, когда Карл во время угощения, минуя целый сонм именитейших и владетельнейших дам, приближился к Лауре, которую любил Петрарка, и поцеловал ее в глаза и лоб, исполнив поэта духом ревности.

Все знали слова Петрарки о Карле, которыми он в стихе звучном и содержательном восхвалил его королевский нрав, его ангельский разум, ясную душу, быстрый взгляд, проницательный взор и ум, возвышенный и прозорливый. Все знали, что за этими словами стоит не низкопоклонство, а восхищение великого поэта великим владыкой.

Петрарка, живший половину срока в Граде пражском, а другую половину — в доме пана Ольдржиха из Врата, повторил нашему королю то, что уже в присутствии пана канцлера Яна из Стршеды говорил два года назад. Чтобы он, король Карл, покинул Прагу и переселился в Рим и оттуда, от престола святого апостола Петра и Капитолия, восстановил империю римских цезарей. И снова король Карл лишь слегка усмехнулся, давая понять приятелю, что пока что Рим передвинулся на север от Альп и что оттуда поднимается в новом обличье империя, которая над Тибром изжила свою славу.

Петрарке было тогда за пятьдесят. Лицо его стало слегка одутловатым, а глаза, когда-то мечтательные, как у девушки, уже утратили несколько искр от былого блеска. Но все равно это был еще мужчина прекрасный и статный.

А поелику поэты уже в силу своей натуры нуждаются в ком-то, кто внимал бы их слову, а зачастую и мыслят только в минуты, когда слышат переливы своего голоса, Франческо Петрарка вел беседы с пани Бьянкой.