Избранное

— Врежьте в память — Африкан Каштанов. По профессии — репортер самой свободной в Петербурге газеты «Буревестник», по призванию — поэт, по убеждениям — анархист.

Дама, сидевшая в кресле, не назвала себя, только буркнула: «Из банка». В следующую секунду на ее коленях оказался портфель, захрустели новые керенки.

— Получайте.

Варя взяла со стола вставочку, чтобы расписаться в ведомости, обернулась — дама сидела в прежней позе, обнимая колено.

— Где же ведомость?

— Кончилось время ведомостей, — забасил Африкан. — Скоро и деньгам капут.

Варя не понимала, шутят над ней или говорят всерьез. Теренин и тот, выдавая ей деньги, брал расписку.

— Стачечный комитет, — поспешил объяснить Яков Антонович, — доверяет людям.

— Да спрячьте бумажки в ридикюль, подымите голову, — крикнул Африкан, — чувствуйте себя человеком!

Варя промолчала, сбитая с толку всем происходящим в учительской. А поэт-анархист шумел:

— Рубль под гильотину! Проживем без денег. За единицу берем рабочий день, которой делится на шесть рабочих часов. Каждая рабочая минута равнозначна золотой копейке…

Дама из банка зевнула:

— Прочитай, Африкаша, из последней тетради.

— Право, доставьте удовольствие. — Софья Андреевна просительно сложила руки на груди.

Варя оказалась в затруднительном положении: слушать глупые вирши было тошно, а уйти неловко. Яков Антонович придвинул ей стул.

Африкан выпрямился, широко расставил ноги и, рассекая воздух кулаком, стал читать:

Ты гром
И молния,
Народный стон и «я».
Ты меч
И злоб завет.
Восстаньем ты воспет!
Ты звон
Сердец,
Переворотов фон
И в пульсе мира — кровь…

Возвращаясь домой, Варя и не думала, что скоро ей снова придется встретить этого юродивого.

Без школы и учеников жизнь казалась пустой, бессмысленной. Смущало Варю и другое: жалованье. Откуда эти деньги? Почему Африкан что-то мямлил о большом единовременном пособии, которое скоро будет выдано учителям?

Однажды к ней постучала Анфиса Григорьевна:

— Тебя спрашивают.

В дверях стоял Африкан:

— От стачечного комитета, обследование.

— Раздевайтесь, — сухо сказала Варя.

Африкан швырнул пальто на кровать, туда же бросил шарф.

— У нас в квартире, — еще суше сказала Варя, — есть прихожая, есть вешалка. Понятно?

Казалось, незваный гость выругается и хлопнет дверью. Однако он только пожал плечами и отнес пальто в прихожую.

Не больше получаса пробыл у нее этот человек, но, как только за ним закрылась дверь, Варя от усталости повалилась на постель. С сумасшедшим легче разговаривать. Он ей предлагал переехать к нему на квартиру, выступить в клубе анархистов на диспутах «Государство — насилие над личностью» и «Да здравствует свободная любовь!» К счастью, у него не было настроения читать стихи, но, уходя, он кинул на стол воззвание стачечного комитета и ученическую тетрадь.

Тетрадь была мятая, замызганная, в сальных пятнах. Варя брезгливо откинула обложку. Нет, это были не стихи, а проза. Эпиграфом к своим разглагольствованиям Африкан взял слова Фихте:

«Всякий имеет право выйти из государства и образовать государство в государстве».

Африкан отстаивал «свободу личности». Он писал:

«Никто не имеет права никому ничего приказывать и предписывать. Всякий только сам может решать, что он должен делать согласно своему разуму, совести и воле».

И этакий человек оказался чуть ли не центральной фигурой в учительской забастовке! Но что делать с напечатанным на машинке воззванием стачечного комитета к учителям страны? С ужасом она увидела под ним и свою фамилию. Африкан, уходя от нее, велел подписать воззвание и переслать на Коломенскую или передать Софье Андреевне. В воскресенье «Буревестник» напечатает воззвание учителей. А почему под воззванием не стоит фамилия старейшего математика Владимира Владимировича? Когда Варя спросила об этом, Африкан рассмеялся: «Нашли революционера!» Ей казалось, что этот человек затягивает ее в пропасть. Куда пойти, с кем посоветоваться? О Тимофее все нет и нет никаких известий, и лучше об этом не думать, иначе с ума можно сойти. Никогда еще Варя не чувствовала себя такой одинокой.

Единственный человек, который мог бы помочь ей разобраться в мучительных сомнениях, был Владимир Владимирович. Она пошла к нему.

Старый математик встретил ее приветливо. Варя рассказала о стычке с Яковом Антоновичем, который был против забастовки, но не хотел портить отношений со стачечным комитетом, о своем желании, что бы там ни было, учить ребят.

Старик сказал:

— Я тоже думаю, что забастовка — нелепость. Больше того — преступление. Это вы, слава богу, уже поняли. А вот с деньгами, Варвара Емельяновна, у вас нехорошо получилось.

— А вы… вы разве не взяли? — испугалась Варя.

— Я беру только заработанные.

— Мне же сказали, что все получили жалованье.